Сигрид Унсет. Королева слова
Шрифт:
Те, кого раньше возмущали эротические описания в романах Сигрид Унсет, нашли еще больше поводов для раздражения. Шведский критик Б. Му-Юхансен припомнил об известном предложении, с которого начинался роман «Фру Марта Оули»: «Я была неверна своему мужу», — и написал, что по сути писательница верна этому девизу: «И вот перед нами „новая Унсет“. И нас вновь встречает тошнотворная вонь постели и распутства, которая опозорила как ее первый исторический роман, так и все ее дальнейшее творчество». Критик выразил мнение, что это «откровенно скучный и многословный дамский роман. <…> Этот роман дурно пахнет. <…> Больной дух и больные мысли». Он не нашел в противоположность доктору Поске «никакого спасения души — только мерзость, уродство и истерию». Более известный шведский критик Фредрик Бёк, напротив, считал, что «она вырубает свои творения в сером граните», и выразил надежду, что новая книга от Сигрид Унсет уже на подходе. Он получил поддержку и от профессора Поульсена из Дании, который в своей положительной
422
Morgenbladet, 28.11.1925.
В кабинете в Бьеркебеке у Сигрид Унсет появилась любимая картина, которую ей подарил ее добрый друг Йоста. Нежеланный младенец, которого оставляли в лесу на смерть и призрак которого, по народным поверьям, искал свою семью. Любимая тема старых друзей. Во время походов по горам в окрестностях Лаургорда в Хёврингене они слышали об этом множество преданий. Йоста аф Гейерстам написал жутковатую картину, изображающую ночь и следы призрака, который добрел до двери и теперь стучался в нее. Сигрид Унсет придумала подкидышу имя: «умертвыш». «„Умертвыша“, как ты знаешь, я особенно люблю, это мой старый знакомый» [423] . Она считала картину Йосты необыкновенно красивой и полной настроения. Постепенно Унсет собрала целую коллекцию работ Гейерстама, но, несмотря на повторяющиеся приглашения, друг до сих пор не навестил ее в Бьеркебеке; только когда книга про Улава уже была издана, Йоста наконец приехал. С тех пор дружба стала еще крепче. Возможно, это было связано с той прохладцей, которая возникла между Унсет и Нини Ролл Анкер. Со старым другом Йостой, с которым она в свое время слушала народные предания и сказки на сетере, она могла позволить себе обойтись без иронической дистанции по отношению к своему обращению в католичество. Йоста был глубоко тронут историей об Улаве, он сам был женат на женщине, которая полностью уповала на Господа, только на протестантского. Не согласится ли Йоста сопровождать ее в Селью? Сигрид Унсет задала ему этот вопрос в ответ на его приглашение в гости. Она хотела посетить остров Святой Суннивы.
423
Brev til G"osta af Geijerstam, 15.12.1924, NBO, 348.
После отъезда Йосты она сидела ночи напролет в одиночестве в своей «светелке» и вела с другом «задушевные беседы» в длинных веселых письмах. Она несколько иронично писала о своих поездках в Кристианию и посещении доминиканок в «Доме Святой Катарины» {56} , где она отведала «спартанский и праведный завтрак». Побывав в церкви, «мы, две папистки, сидели на кухне, пили кофе, ели сухари, мерзли и смеялись. В итоге после этих утренних развлечений я вчера не смогла пойти на дружескую попойку. И не потому, что я в принципе против попоек — совсем нет, — но я бы с удовольствием их избегала. И мне это удавалось, пока мне не позвонила Агнес Мувинкель, и ты можешь себе представить, что было дальше…» [424] Когда у Йосты аф Гейерстама вышла книга «Райские деньки в Стуревике», которую Кристиан Эльстер назвал «завораживающей идиллией», желание Сигрид Унсет увидеть хутор друга на берегу Сунн-фьорда и дачу в Стуревике возросло.
424
Brev til Geijerstam, 2.2.1926, NBO, 348.
Дом из Рёссума и изба из Далсегга стали единым целым. В новой кладовке под бревенчатой избой Унсет могла хранить яблоки и луковицы цветов. И хотя она жаловалась на то, что ее отвлекают и домашние, и гости, в своей семейной жизни она никогда не ощущала сильнее, чем сейчас, уединение и покой. Моссе и прислуга по-прежнему спали в старом доме, детей она слышала лишь иногда, когда они играли в спальне над ее «светелкой». Но чаще всего это было приятным аккомпанементом к работе. Из другого дома она никогда не слышала ни звука, как будто бы никто и не шумел на кухне, а Моссе не кричала. Распорядок дня менялся только, когда она приглашала различных священников пожить в Бьеркебеке, и в доме собирались все католики Лиллехаммера. В Бьеркебеке проводятся ежедневные службы, а «после устраиваются скромные завтраки для католиков города. Всего их пятеро, и еще один приезжает из долины» [425] .
425
Brev til Geijerstam, 2.2.1926, NBO, 348.
На
Но ее гостеприимство имело и оборотную сторону: ей хотелось бросить все и уехать. В конце концов она решилась осуществить планы о поездке в Западную Норвегию к Йосте. Ханс должен был отправиться вместе с ней. В начале июня началось их путешествие через горы Стрюнефьелль. Поездом, автомобилем, автобусом, лошадьми и под конец на старом рыболовецком боте они добирались в глубь фьорда, в Дале. Сигрид Унсет наслаждалась долгой поездкой, а Ханс глазел по сторонам и запоминал. Бумага и ручка оставались лежать нетронутыми. В Дале их сердечно встретили пятеро детей и их чрезвычайно гостеприимные родители. У Ханса появились товарищи по играм, а у Сигрид Унсет — публика, внимательно слушающая ее истории. Там, под старой рябиной, она сидела и пересказывала историю о Бендике и Оролилии до тех пор, пока самая младшая девочка не заплакала. Тогда она перешла на «Песнь о сновидении» и веселые народные сказки.
Для Сигрид Унсет работа в крестьянском хозяйстве была настоящим отдыхом. Она ухаживала за двумя коровами и демонстрировала свои почти забытые навыки доения — доить она научилась, когда они с Йостой проводили летние каникулы на сетере Лаургорд. Она всем сердцем отдавалась романтике сельского труда. Сами хозяева, с трудом сводившие концы с концами, вероятно, не всегда могли разделить ее радость. Прошло много времени с тех пор, как Сигрид Унсет должна была задумываться над тем, позволяют ли ей средства положить лишнюю ложку кофе, чтобы он получился таким крепким, как она любит. Когда Поста спрашивал, достаточно ли одной меры кофейных зерен, она мягко отвечала:
— Знаешь, две все-таки лучше [426] .
Однако всегда внимательная Сигрид Унсет заметила, насколько экономной была жизнь семьи, и, наслаждаясь своим положением гостьи, она не забывала оказывать и помощь по хозяйству. А после того как детей укладывали спать, она обсуждала дальнейшую судьбу Улава с Йостой. Ей очень хотелось оставить героя в Англии, признавалась она другу. Она подумывала сделать его членом ордена, который выкупал христиан из плена сарацинов. А что если Улав предложит себя в обмен на пленника?
426
Hagenlund 1994, s. 77.
— Но я ведь ни разу не была в Африке, а как было бы забавно писать о шейхах и тому подобном. Нет, пусть уж продолжает заниматься своими глупостями в Хествикене, — посмеивалась Унсет [427] .
Писательница так увлекалась, что приготовленный для нее крепкий кофе остывал. Роман об Улаве был простым и актуальным, как и вся средневековая история. Ведь в те времена люди воспринимали требования Господа всерьез, а Господь не был ни добрым, ни покладистым; несмотря на то что Улав пробует сторговаться с ним, у него ничего не получается.
427
Hagenlund 1994, s. 77.
— За все свои страдания он должен благодарить только себя — как и все мы, — подытожила Сигрид Унсет перед тем, как провести остаток ночи за новыми страницами следующего тома.
«Меня не было дома уже почти шесть недель, это мой первый настоящий отпуск с тех пор, как я вышла замуж, — обычно, когда я путешествую, я всегда должна заботиться обо всем и думать за всех», — написала она потом Дее и перечеркнула тем самым другие свои путешествия, например поездку в Италию год назад. Хотя ее и огорчило, что Дея приезжала в Лиллехаммер в ее отсутствие, Унсет переполняла радость: «В этот раз я была гостем у друга счастливой юности, когда я отправлялась в горы только с зубной щеткой, сменой одежды, толстой книгой и сигаретами. Сейчас у него очаровательная молодая жена и пятеро детей в возрасте от четырех до десяти лет. <…> Мы рыбачили, работали на сенокосе, доили коров, купались с детьми и великолепно проводили время» [428] . Но Дея едва ли могла воспринять это как прямое приглашение повторить поездку в Лиллехаммер, поскольку дальше Сигрид Унсет писала о навалившихся на нее обязанностях: «горы почты, куча визитов, гостей и никакого покоя».
428
Undset 1979, s. 204.