Сила инстинкта. Часть 1
Шрифт:
– То есть как пропала? – Не понял Антон.
– А вот так! Испарилась! Канула в Лету!
Студент был искренне ошеломлён.
– Ничего не понимаю.
– И я не понимаю. Никто не понимает. Бриллиант я отдал в лично в руки статскому советнику Ивану Леопольдовичу Кудасову, руководившего этой операцией, а тот отдал его кому-то из своих людей, не знаю кому. Иван Леопольдович был в бешенстве, разразился жуткий скандал. Без главного вещественного доказательства вся эта операция не стоила и выеденного яйца. А деньги? Да что деньги – подошел человек и отдал сумку. Разве это преступление? По словам самого Хавинского, так и было, и ни о каком выкупе речь не шла. Его долго держали в предвариловке, все допытывались, куда делся бриллиант. Но тот крепко стоял на своем
– Что, его прямо так и выпустили? – Не поверил своим ушам Антон. – Да ведь налицо явное вымогательство!
– А кто докажет? Вы поймите, отсутствует главная улика, без которой официально предъявить человеку обвинение невозможно. И потом, вы же помните, что у этого субъекта серьезные покровители. Кто-то из вышестоящих походатайствовал и выписал ему полную амнистию.
– Я не понимаю, почему о нем так пекутся. И кто?
– Думаю, Хавинский поставщик.
– Поставщик чего?
– Информации. Это редкостный мерзавец, и у него уйма компромата, в том числе и на вышестоящих особ. Если царской полиции нужно добыть какие-то сведения, то здесь равных ему нет. Он владеет такими архивами, что нам с вами и не снилось. Думаю, оказывает агентуре специфические услуги, за что может рассчитывать на их помощь. И если его так оберегают, значит, этот человек им еще нужен. Я сказал еще, потому что рано или поздно от таких избавляются.
Антон призадумался.
–—Да, агентурные сети полиции воистину обширны. Хотелось бы знать, какого рода услуги оказывает им этот таинственный господин.
– Вряд ли с вами кто-то поделится, – усмехнулся Кравцов. – Хотя разузнать, конечно, можно. По нелегальным каналам, разумеется.
Студент мельком бросил взгляд на графа и увидел, что тот сидит в полной задумчивости, уставившись в одну точку. Он готов был побиться об заклад, что Евгений Павлович не слышал ни единого слова из того, о чем говорили в беседке.
Странно, что это с ним? Алкоголь в голову ударил?
Антон легонько тронул застывшего в неподвижности Чернокуцкого, будто проверяя, жив ли он вообще. Тот зашевелился. Хотел открыть рот что-то сказать, но передумал. Мутными глазами посмотрел сначала на одного, потом на другого, затем стал шарить рукой под скамейкой.
– Что за черт, где бутылка? Ты взял, проклятая бестия?
К кому именно обращается граф, было непонятно. Но Кравцов, видимо, подумал, что к нему.
– Вы же сами ее в гостиной оставили, возле дивана. Забыли?
– В самом деле? По-моему, брал с собой. Странно.
С этими словами Чернокуцкий поднялся и на плохо гнущихся ногах отправился к дому. Два раза чуть не споткнулся, но равновесие все-таки удержал. Спустя минуту скрылся за дверью дома.
Постояли немного, покурили в тишине. Первым молчание нарушил Андрей Александрович.
– Совсем плох стал наш друг.
– Он что, всегда столько пьет?
– Почти всегда. Эх, видели бы вы его раньше, лет эдак пятнадцать или даже десять назад. Стройный, подтянутый красавец в офицерском мундире – любо-дорого посмотреть. Бравый командир полка, принимал участие в осаде Плевны и даже был ранен. Несколько медалей имеет и «Анну» с мечами, так-то. Настоящий герой своего отечества. Но как преставился батюшка его, Павел Васильевич, который, надо заметить, был кавалергардом еще в Крымскую войну, так совсем от рук отбился. Наследство получил огромное, да и поместье в придачу. Сколько точно, сказать не могу, но где-то около миллиона. С этого и началось.
– Что началось? – Осведомился Антон, хотя понимал, к чему клонит поверенный.
– По роду своей деятельности, мой дорогой друг, я сталкиваюсь с людьми, имеющими капитал. И заметил весьма любопытную закономерность. Человек, выбившийся в люди и заработавший свое состояние собственным трудом, относится к нему разумно и в высшей степени бережно. Он не станет тратить направо и налево, а подойдет к делу обстоятельно, с умом. Выгодное дело организует,
К чему я клоню? Да к тому, что те, кто сами заработали, знают цену деньгам. Но совсем другое дело, если получаешь жирное наследство, не приложив к этому никаких усилий. Да и какие усилия, спрашивается, нужны, ежели в правильной семье родился?
Это люди совсем другого сорта. Получив заветный куш, начинают жить на широкую ногу или, говоря по-простому, кутить. Часто им даже в голову не приходит, что любые деньги, даже большие, имеют свойство заканчиваться. Здесь взят за основу один крайне вредный принцип: «Жизнь одна, успей взять с нее сполна». Вот и начинают так жить, приближая день полного банкротства. В результате нищая старость и полное забвение. Не понимают, глупые, цену деньгам. Бывают, конечно, исключения, но наш уважаемый Евгений Павлович не из их числа. Получив состояние, начал к девкам гулящим ходить, в карты играть пуще прежнего, вертепы в поместье именном устраивать и много чего другого. Ну и пить, конечно. Трудно представить, но раньше к пороку этому пристрастен не был. Мог на Пасху или в день тезоименитства Его величества коньяку пригубить. А теперь? Где бутылка, проклятая бестия?
Он передразнил графа, пытаясь скопировать его голос и интонацию. Получилось так себе.
– Почему же вы не помогли бедняге советом? – Удивился юноша. – У вас большой опыт в таких делах.
Кравцов в возбуждении развел руками.
– Я? Помилуйте, мой юный друг. Пытался, всеми силами пытался! Сколько раз предлагал вложить деньги в выгодное предприятие, даже варианты озвучивал. Да что толку? Это вы, говорит, Андрей Александрович, канцелярская душа, с цифрами да бумажками дружите, а я дружу с настоящей жизнью. С той, где шампанское рекой и компания заводная. Каково? Еще и дефиницией моей души озаботился. Вообразите, у него тот, кто хоть немного о будущем думает, канцелярист. И смех, и грех, право слово. Иногда диву даешься, как можно жить сегодняшним днем и даже пальцем не пошевелить, дабы позаботиться о дне завтрашнем? Видимо, для меня это навсегда останется загадкой. Странный, очень странный человек.
«Странный человек» тем временем вышел из дому и зашагал по мозаичной дорожке к беседке. В руках сжимал заветную бутылку. Когда подошел ближе, Ковров разглядел на его лице улыбку.
– Нашел чертовку. Что это вы, mon sher, порядочного человека в заблуждение вводите? Сказали, бутылка возле дивана. Я подхожу и нате – нет ее. Куда, думаю, запропастилась? Под кресло заглянул, в шифоньер, под стол – ничего. Неужто, думаю, Андрей Александрович стибрил? А другую взять неоткуда, буфет-то заперт. Ключ у Уильяма, а в гостиной, как назло, ни души. Хотел уже позвать, чтобы открыл, но увидел родимую. И знаете где? Возле окна. Как она там очутилась, хотел бы я знать?
Кравцов закатил глаза к небу, как бы говоря: «Господи, помилуй».
– Вы же ходили по всей гостиной туда-сюда, к окну тоже подходили. Там, видно, и оставили.
Граф задумался.
– Да? Гм, в самом деле. А почему тогда вы сказали, что она возле дивана?
– Потому что в последний раз я видел ее именно там.
– Тем не менее, я обнаружил ее возле окна.
Андрей Александрович начинал злиться.
– Хватит нести чепуху. Я что, должен следить за вашей бутылкой? Уже до того допились, что ничего не помните. «Уильям, где плащ»? «Андрей, где выпивка»? Еще и меня обвинили, будто я взял. Знаете ли, просто мечтаю украсть у графа Чернокуцкого его коньяк и присвоить себе. Делать мне, понимаешь, больше нечего. Уж кого-кого, а обвинять меня в краже – это верх непристойности. Я человек порядочный и это вам всякий скажет.