Симонов и Цапля
Шрифт:
– Смотрите, Бен-Шимон, смотрите сюда! – в восторге закричал он. – Жемчуг не потемнел и не потрескался! Значит, я все-таки был прав, состав морей в противоположной части Ойкумены не отличается от нашего. Если бы вы появились здесь десять лет назад, то застали бы в живых Нестора, моего товарища – он утверждал, что моря по ту сторону большого океана содержат в себе значительное количество кислоты, выделяемой несметными полями придонных водорослей.
– Эти черепахи приплывают с другой стороны океана?
– Да, и по моим многочисленным измерениям, за полгода они проделывают в водах около двухсот тысяч стадий.
– Но двести тысяч стадий – это почти окружность всей Земли, если верить Эратосфену!
– Именно так, эти животные – истинные морские путешественники и за свою долгую жизнь огибают Землю сотни раз.
Мы
– Скажите, Филострат, в прошлый раз вы говорили, что пожинаете горькие плоды того, что не смогли когда-то сконцентрироваться на главном. Что это за плоды? Какой цели вы боитесь не успеть достичь?
– Давайте-ка разведем костер и согреемся, уже холодает, – ответил он, посмотрев на меня одновременно и с горечью и с удовлетворением от моего вопроса.
Мы собрали хвороста и развели огонь; свежий ночной бриз хорошо раздувал пламя и разносил по пляжу крупные, яркие искры. Мы не торопились с разговором и оба все еще переживали волшебство, в которое были погружены этим вечером. Наконец Филострат прервал молчание и спросил:
– Бен-Шимон, есть ли что-нибудь на свете, что чрезвычайно важно для вас самого, существует ли у вас какая-то цель в жизни?
– Не скрою, когда-то давным-давно у меня были цели. Но с годами я убедился, что абсолютно все под этим звездным небом – суета сует и не имеет никакого смысла.
– Но вот, к примеру, вы же понимаете, чем я здесь занимаюсь, что высчитываю? Это, по-вашему, тоже суета и не имеет никакого смысла?
– Вы высчитываете Архимедово число – отношение длины окружности к ее диаметру, и уже высчитали это число с точностью до десяти знаков. Объясните пожалуйста, почему вам так важно найти и все остальные знаки?
Филострат насупился, посерьезнел, лицо его окаменело, он вскочил в душевном порыве на ноги, но потом снова уселся и сложил руки на груди.
– Да, это и есть моя цель, та самая цель, которую я боюсь не успеть достичь, – заговорил он мягким, глубоким, каким-то не прежним своим голосом. – Поймите, число, которое я ищу – это истина. Она безусловна и абсолютна, в отличие от всего, что вы видите перед собой. Она не вопрос взгляда, мнения, вкуса или оценки, она одна для всех, для каждого существа, живущего на каждой из этих бесчисленных звезд. Истина! Разве есть что-нибудь важнее истины? Универсальная истина сама по себе не может не иметь смысла. Но от этой истины зависит также и многое другое. Кто знает, может там после двадцатой цифры пойдут сплошные нули. Если это так, то наш мир непрочен, он распадется на атомы через несколько тысяч лет, а если это не так, то он будет существовать пока не погаснут звезды. Эта истина определяет жизнь всего человечества. Или для вас жизнь наших детей, жизнь всех наших братьев и сестер тоже не имеет значения? Вы не любите людей?
Я молчал. Я знал ответ на его вопрос, но чувствовал сейчас совсем другое. Я чувствовал, насколько я погружен внутри себя лишь в собственную беду, в собственную проблему, насколько давно меня уже не волнуют беды и страдания человечества, а волную лишь я сам. Но я отлично помнил, что за этой завесой собственной беды живут беды всех и каждого, я знал, что ушел, спрятался от этих бед, и спрятался именно потому, что не был равнодушен к ним.
– Я люблю людей, Филострат, очень люблю, – ответил я старику.
– Ну то-то же, – воскликнул он с неподдельной радостью. – То-то же, я не мог в вас ошибиться.
Придя домой и разобравшись в себе, я понял, что истину Филострата, на данный момент своей чертовой бесконечной жизни, я люблю больше, чем всех людей на свете.
Глава восьмая. Архимедово число.
Филострата я больше никогда не видел. Я пытался наводить о нем справки, но быстро понял, что искать его, узнавать его судьбу – бесполезно, а самое главное – не нужно. Отшельники, обитавшие в маленьком погосте поблизости от нашего пляжа, на все мои вопросы о старике лишь качали головами, хотя и смотрели на меня с пониманием и участием. Я чувствовал что,
Истина. Да, несомненно, истина – это не суета, это то, чему стоит посвятить жизнь. Более того, ей можно посвятить много жизней, а этого добра у меня как раз было в избытке. Филострат подарил мне удивительное откровение, за которое я никогда не устаю благодарить его. «Итак, на ближайшие сто лет мне есть чем заняться», – сказал я себе, и на душе у меня просветлело, тяжкое бремя апатии и безысходности как будто свалилось с плеч. Мои планы жить уединенно на природе были теперь не бесцельны, это уже не было просто побегом от мира, от суеты. «Филострату не хватило жизни на свое дело, а у такого бездельника, как я – полно бесполезных жизней. Ну что же, в данном случае я в силах исправить эту обычную блажь Бога, который раздает цели тем, кто не может их достичь, а возможности – тем, у кого нет никаких целей», – думал я, отправляясь на рынок за краской и пергаментом. «Несчастный старик был близорук и поэтому не мог пользоваться пером, ему приходилось чертить длинной палкой на песке, но я-то буду работать гораздо быстрее и погода не будет мне помехой», – таковы были мои первоначальные планы.
Семьдесят лет я провел на Лемносе, добывая по крупицам, цифру за цифрой, истину Филострата. Я дал себе клятву вычислить двадцать пять знаков Архимедова числа и сдержал ее, хотя это далось мне, в целом, очень даже непросто. Ведь, как говорил мой брат Леввей, человек знает лишь внешнюю сторону вещей и понятия не имеет о том, за что он берется. Я в полной мере прочувствовал это в первые полгода моей новой жизни, посвященной нахождению Архимедова числа. Для начала мне пришлось промучиться пару месяцев, прежде чем я понял, что корпеть над расчетами взаперти, при свече, с пером и пергаментом – это совершенно не мое. Даже всеми известными мне языками и стилями каллиграфии я в свое время овладел как-то легко и естественно, в жизни, без долгого сидения за партой. Поэтому, зная, что у меня в запасе есть сколько угодно времени, я решил работать под открытым небом, на песке, как это делал Филострат. Однако и на песке меня поджидали совершенно неожиданные неприятности. Одно дело – порисовать треугольники день-другой, и совершенно другое – превратить это занятие в образ жизни, в единственное, чем целыми днями занят твой мозг. Через месяц вычислений на песке я начал не то чтобы сходить с ума, но ощущать себя очень странно. Мои руки стали непроизвольно дергаться, за трапезой я начал проносить пищу мимо рта, округлости отдаленных холмов вдруг стали казаться мне треугольными, а мои собственные ноги – кривыми. Я догадался, что переборщил с работой, что нельзя заниматься вычислениями беспрерывно, и стал уделять занятиям лишь полдня, а в остальное время плавал, бегал и ловил рыбу. Это помогло лишь отчасти, чертовы треугольники и дуги все равно причиняли мне зрительные расстройства, я начинал потихоньку их ненавидеть. При мысли о том, что у меня, возможно, не получится сдержать мою клятву, я впадал в отчаяние. Я думал в такие моменты, что быть бессмертным – это еще не залог успеха, что нужно быть воистину особенным человеком, чтобы заниматься такого рода работой.
Однажды, во время моих вычислений, со мной случилось особенно сильное помутнение рассудка, закружилась голова, меня повело в сторону и я, обернувшись вокруг себя, описал короткий полукруг и упал на песок. Лежа, я почувствовал себя как будто лучше и удивился этому. Тогда я поднялся и описал на песке уже целый круг, а также попробовал кружиться, раскинув руки в стороны. Это еще больше оживило меня, в голове прояснилось, глаза стали видеть лучше. «Чудеса», – подумал я, но вдруг вспомнил танцы Филострата и поразительная догадка осенила меня. Тогда я искупался в море, выбежал обратно на пляж, описал, поднимаясь на носки, несколько больших кругов на пляже, при этом вращаясь вокруг себя – я старался повторять движения Филострата. После этого я два часа чертил палкой на песке и вычислял длины сторон в полнейшей ясности ума и зрения, вечером ел с прекрасным аппетитом и отлично спал. В последующие несколько дней я, не веря своему счастью, исполнял танцы Филострата между вычислениями и убедился, что мои расстройства окончательно прошли и я действительно нашел способ сбрасывать умственное напряжение, накапливающееся после занятий. Моя работа пошла теперь гораздо быстрее и веселее. Филострат, как выяснилось, танцевал вовсе не для красоты!