Симулякры
Шрифт:
– С точки зрения искусственного интеллекта, человек есть существо нелепое, неразумное, точнее его разум слишком ограничен доминированием в нем физического начала. Человек донельзя примитивен в своем поведении, его легко вычислить, обнаружить его поведенческий алгоритм и тем самым управлять им.
– Не совсем с вами согласен. Искусственный интеллект не будет иметь личностного начала, самости. Его мощь заключается лишь в безграничной возможности анализировать большие массивы данных и выдавать альтернативные варианты решения. А вот алгоритм выбора из этих подобранных вариантов будет задавать некто, стоящий над искусственным интеллектом.
– Прогресс на этом не остановится, и когда-нибудь, скорее даже в ближайшем
– Блестящая перспектива! – невольно восхитился я. – Но если такое и случится, то в этих гуманоидах будут внедрены в том или ином виде сам люди, их создатели. И Богом, скорее всего, станет тот человек, от имени которого и будет управлять искусственный интеллект всем человечеством. И он не выпустит из своих рук эту безграничную власть, стремясь к личному бессмертию. И все же я не думаю, что человек столь безнадежен, он опять выстоит. Ему дано то, чего будет лишен любой искусственный интеллект: он способен сознавать бытие как целое и в нем себя как это самосознающее бытие. И где-то в этих глубинах он непредсказуем и более чем разумен. Он способен переживать бытие и действовать в согласии с этим переживанием.
– Не будем подключать сюда и метафизику, наша цель – выявить реальные угрозы и донести данные о реальном состоянии ойкумены до людей, прежде всего до национальных элит, – заговорил Борис Натанович со свойственным ему эмоциональным и безоговорочным акцентом и, переключившись снова на тему о катастрофах, сообщил о проведенных его отделом экспериментах. Если Борис Натанович начнет что-нибудь рассказывать, то может так увлечься и проговорить столько времени, сколько будет терпеть и выслушивать его собеседник. Рассказывая о чем-то конкретном, он непременно будет перескакивать на побочные темы, не забывая при этом возвращаться к изначальному вопросу, чтобы в итоге акцентировать внимание слушателя на своей монографии о катастрофах. Самое утомительное – это делать вид, что слушаешь внимательно, и кивать, как болванчик, лишь бы он не заметил, что на самом деле слушаешь вполуха.
Разглядывая его овальное женоподобное лицо, я подумал, что бы он сделал, если набраться наглости и ущипнуть его двумя пальцами за щеку или похлопать по ней фамильярно раскрытой ладонью да побольнее. Эта мысль показалась мне настолько заманчивой, что непременно захотелось посмотреть, какова будет при этом реакция респектабельного доктора наук.
– Хотел спасти человечество, а себя спасти не смог… – я оставался подчеркнуто вежливым и серьезным.
– Что вы сказали? – он внезапно замолк, прервав свою миссионерскую речь на воображаемой трибуне ООН, и замер, не понимая, почему его прервали.
– Так, вспомнил что-то библейское.
Все-таки я чуть не схватил его за нос, уже протянул было руку к его лицу, но в последний момент сделал вид, что стряхиваю волосинку с лацкана пиджака.
Он внимательно проследил за маневром моей руки:
– Вы, о чем?
– Страна в кризисе, говорю, а мы пытаемся спасти планету. Самим бы
– Политикой мы не занимаемся, политика – не наука… А вот если…
– Извините, пора на планерку, – перебил я его, думая, что же такое со мной происходит, будто пытаюсь выбраться из той реальности, где расписано, что можно и что нельзя делать. Почему мне непременно хотелось ущипнуть его? Как будто каким-то образом мне навязывалось такое желание. Ничего подобное я прежде за собой не замечал или не обращал внимания?
Борис Натанович осекся было на полуслове, но решил договорить:
– …и даже не искусство, она предназначена для запаривания мозгов, чтобы скрыть экономическую подоплеку социальных систем.
Он повернулся, чтобы уйти, но я настиг его чрезвычайно важным для меня вопросом:
– Борис Натанович, а мы вчера… собирались, в смысле гуляли где-нибудь?
Поняв, что задал глупый вопрос в контексте его рассуждений о глобальном, я быстро поправился: – Просто забыл, вы были с нами?
Борис Натанович изумленно поднял брови и стал похож на Эйнштейна.
– Так мы же вместе ездили в командировку, правда, вашу группу, насколько я знаю, оставили там еще на два дня, а мы, как обычно, вернулись поездом, – сказал он, разведя руками, и замер в позе человека, которого уличили в неблаговидном поступке. – А вчера?.. Не знаю… Тут рассказывают, что вы отмечали день рождения Олега Николаевича в ресторане. А что?
– Да, ничего… в общем-то.
– Заработался?!
Борис Натанович рассмеялся как мальчишка и быстрой походкой стал удаляться и вскоре скрылся за углом коридора. Наступила казенная офисная тишина. Я стоял и смотрел в глубину этого длинного узкого коридора, думая рассеянно: «Значит, Майя обманула, что меня искали на работе?..» Тут послышались шаги на лестнице, но еще за поворотом захлопнулась дверь, и стук каблуков исчез. Я любил по звуку шагов угадывать повадки идущей женщины. И тут до меня дошло, что мне просто показалось, будто это идет Майя, и стало грустно, ведь мы поссорились. Как можно было забыть, что она моя жена?! «А может быть, наоборот, ей наврали, что меня нет на работе?» Однако я не помню эту недельную командировку, и лучше об этом помалкивать, не то сочтут за полоумного, лечить начнут, а то и с работы уволят. Сидеть молча и работать как обычно.
На планерке Владислав Аркадьевич даже не обмолвился о командировке, посвятив все свое выступление дисциплине и графику окончания работ. Никто ни о чем меня не спрашивал, ничего не изменилось в обычном режиме работы института. «Может, и не со мной случилось то, что случилось вчера и сегодня утром?»
Я будто впервые попал в свой кабинет и даже подумал, что до сих пор здесь сидел человек, не совсем похожий на меня. Во всяком случае, мне показался не совсем знакомым офисный интерьер: мебель вишневого цвета, стол с электроприводом, кресло с синхромеханизмом, бесшумный компьютер и периферия черного цвета, два больших монитора по 24 дюйма, приколотые к бежевой стене листы со справочной информацией и окно с видом на город с возвышающимися куполами церквей и зданием Московского университета вдали. Я был так захвачен многолетним проектом, как будто жил в другой реальности, и даже не замечал того, что было у меня перед глазами каждый день.
Я просмотрел свои почтовые ящики – ничего, кроме сообщений от коллег и спама. Попробовал настроиться на работу, но надо мной довлела неуловимая мысль. Такого со мной никогда не было, и я еще раз подумал, что, вероятно, Майя где-то права, я жил в последние годы как биоробот, не задумываясь о реальной жизни. Возникло ощущение, что я представляю собой лишь часть самого себя. Как будто есть скрытая сторона моей личности, недоступная сознанию. Что же произошло вчера и неделю назад, надо все же порасспрашивать у других… Я нашел повод, чтобы заглянуть в некоторые отделы по конкретному делу.