Синдикат
Шрифт:
Кто-то может оседлать поток чисел, кто-то нет. Успех не гарантируют ни генетика, ни знания, ни увлечения. Самым успешным архитектором в истории был неграмотный эскимос, который так и не научился писать, а первый хром обрел в подпольной лаборатории, где практиканты «Милосердия» ставили бэушные аугментации, причем даже не первого разряда, сменившие двух, а то и трех владельцев. Но что-то было в нервных тканях и сознании необразованного аборигена, нечто, порождающее удивительные, восхищающие бесконечной красотой алгоритмы, легко переводимые на машинный язык.
Максим не был лучшим из лучших, пожалуй, не входил даже в первую сотню лучших. Но в первую тысячу — безусловно, а ограничения,
Надо сказать, Максима, как высококвалифицированного программиста, регулярно расстраивала и злила глупость заказчиков, да и вообще всех людей, электронной грамоты не разумеющих. Им все время приходилось объяснять простейшие вещи, тратить время и нервный ресурс на элементарный ликбез. Но в данном случае архитектор счел дремучесть соратников за благо, потому что детальное понимание специфики процесса сразу отпугнуло бы организаторов. Ведь «флибустьеры» и затем и кибернетики были уверены, что архитектор физически берет под контроль систему, вернее часть ее. А это было совсем не так.
Максим следил за падением диверсанта через сторожевую систему башни, парируя все попытки машины включить общую тревогу. Это было сложно, ведь прямой запрет сразу активировал бы неотключаемые протоколы, лежащие в основе программного базиса (который Постников назвал бы «операционной системой»). Приходилось хитрить и ловчить, изменяя показания датчиков, ненавязчиво подсказывая электронике решения. Позволяя хитрой автоматике запутывать саму себя.
Тут запустить трехсекундный процесс перепроверки некорректных данных и зациклить его. Там спровоцировать конфликт приоритетов, подвесив целый блок решений. Заменить один символ, чтобы в итоге для автоматики неопознанный объект оказался ниже уровня воды и соответственно вышел из приоритетной обработки у подсистемы воздушного контроля. И так далее, и так далее… Постоянно изобретая что-то новое по ходу действия, не повторяясь, комбинируя и отвлекая, чтобы система не смогла вычислить шаблон и вырваться из лабиринта, который строил для нее архитектор.
«Флибустьеры» его, скорее всего, убили бы. Просто, без изысков и особых эмоций — избавились, а затем утилизировали тело на промышленной мясорубке и слили в канализацию. Да, так они обязательно поступили бы, знай комитетчики, что на самом деле представляет собой взлом охранной системы числовой башни. Насколько это рискованное занятие и на сколь тонких волосках подвешен успех. Убили бы не со злости или в наказание, а скорее профилактически, как исполнителя, осознанно занизившего опасность акции и радикально переоценившего свои силы. Комитетчики были людьми старой закалки, не склонными к жестокости и силовому решению всех проблем, как многие из нового поколения управленцев, воспитанных на широкой практике агрессивного арбитража. Но при необходимости отправляли на тот свет без всякой рефлексии.
Да, если бы они знали…
Но они не знают и никогда не узнают.
Максим помолился бы, но диверсант пошел на финальный виток, и архитектор не мог отвлечься настолько, чтобы обратиться к Господу с должным почтением.
Башенное
Он бы, наверное, помолился, но искусственный человек в точности знал, что миром правят наука, хаотические взаимосвязи, называемые «удачей», и личные навыки. А богу в этом треугольнике места уже не остается. Наука отвечала за состояние посадочных приспособлений, удачей диверсант управлять не мог, теперь оставалось использовать до конца ресурс физического состояния и подготовки.
Высотомер перекидывал циферки со скоростью пулемета, убавляя метры, но Матвей на него уже не смотрел, целиком сосредоточившись на массиве башни. Крыша, похожая на поверхность астероида с многочисленными разломами и углами, уже не приближалась, а летела навстречу диверсанту со скоростью и неотвратимостью поезда.
Еще мгновение… и еще…
«Мичуринец» легко, даже с определенным изяществом вышел на место посадки, что казалось чуть безопаснее — широкий прямоугольник, смахивающий на площадку для винтокрылов. Идеально проскочил меж двух пирамид с параболическими антеннами. Нажал на рычажок, который запускал двойное действие — быструю сборку лопастей и выдвижение телескопической штанги для смягчения посадки, чтобы не поломать ни ротошют, ни ноги, и то, и другое понадобится.
Затем что-то хрустнуло, Матвею понадобилась доля секунды, чтобы понять — у него в руках сломался пульт управления. Корпус был собран из прочной, хорошей пластмассы, обычный человек его повредить не смог бы, однако 010101 обычным человеком не был и неосознанно сжал фигурную коробку изо всех сил. Всего лишь доля секунды, которая ничего не значила бы в любой иной ситуации… однако здесь и сейчас именно ее не хватило, чтобы «доработать» корпусом и принять удар на посадочную штангу.
— Все, — прошептал Нах, когда белая точка моргнула напоследок близ черной линии, а затем исчезла.
— Что там у вас, mauditsintrigantspourvousfairemourir! — не выдержал Кадьяк.
У наемника были свои проблемы: «кишка» протекала, в том числе и стараниями самого Кадьяка, одна из оперенных стрел подводного пистолета прошла через шею индийца и повредила оболочку. Самозатягивающийся слой вроде бы запечатал отверстие, но вода под давлением пошла между покровами, сочась будто конденсат.
Вода хлюпала по щиколотку, а помпу, которой осушали внутреннее пространство при развертывании, использовать было уже нельзя — слишком шумно. На этом этапе операции затопление формально было допустимо, в конце концов «дирижопель» и так намеревались бросить, поскольку собирать его было слишком долго и сложно. Но если вдруг что-то случится и понадобится аврально вскрывать трубопровод…
— Contrefacon indienne trash, — злобно пробормотал наемник, понимая, что накладывать пластырь здесь бесполезно. Теперь или все пойдет хорошо, или нет.