Синдром войны. О чем не говорят солдаты
Шрифт:
Джонатан Шей считает, что перемена обстановки может стать одним из способов избавиться от негативных последствий военного опыта. Вот что он пишет в книге «Одиссей в Америке»: «Многие израильтяне, с которыми я разговаривал, считают, что их ветераны реже страдают от посттравматического синдрома, потому что сразу после армии они отправляются путешествовать за границу, где их ждут новые впечатления и приключения».
Но Тайлер сразу после армии поступил в Университет Хайфы. Всего за три года он успел получить степень бакалавра по истории Ближнего Востока и жениться. С будущей женой он познакомился еще в школе, но потом обоих призвали в армию. К счастью, ее подразделение базировалось недалеко от места, где жили родители Тайлера.
Поначалу Тайлер занимался продажами автомобилей, бытовой техники, электроники. В 1995 году ему предложили должность в крупном концерне Unilever, где он работает до сих пор. У него сейчас уже трое детей: две девочки, 17 и 14 лет, и шестилетний мальчик, любимчик Тайлера, которого он называет «драгоценный камень в моей короне».
Как и для его отца, семья — самое важное в жизни Лиора. Поэтому ему очень сложно каждый год на целый месяц оставлять их. Но ему приходится снова надевать военную форму и возвращаться в армию, как того требуют израильские законы от всех резервистов, то есть от большинства мужчин в возрасте до 43–45 лет.
«Сложно снова надевать форму и оставлять свою гражданскую жизнь. Кроме того, это всегда вредит карьере. Это всем тяжело, и студентам, и когда уже работаешь. Нелегко расставаться с семьей. Приходится все бросать и возвращаться в армию. А если в это время заболеет дочь или сын? Жене приходится со всем справляться одной, а я в это время в армии. Конечно, это непросто».
Кроме того, профессиональные военные не очень-то жалуют резервистов.
«Как будто мало того, что приходится каждый год возвращаться в армию. Исполняешь свой долг, а никто этого не ценит. В армии к тебе относятся как к человеку второго сорта. Дело в том, что резервисты привыкли к гражданской жизни. Это взрослые люди, с определенным опытом. У всех нас есть профессии, в своей работе на гражданке мы используем свои знания, образование, опыт, какую-то логику. С возрастом вообще начинаешь чаще спрашивать «почему?». В 18 лет такие вопросы не задаешь, но, когда становишься старше, тебя интересует, почему ты обязан делать то-то или то-то. У некоторых военнослужащих запаса есть свои фирмы, они занимают серьезные должности и вовсе не собираются принимать все как само собой разумеющееся. Это, конечно, осложняет отношения на службе».
Тайлер говорит как раз о проблеме самоопределения, с которой приходится сталкиваться резервистам. В отличие от профессиональных военнослужащих, им приходится жить как бы сразу в двух мирах: гражданском и военном. А что если помощь потребуется одновременно и его семье, и его сослуживцам? Долг перед кем важнее?
В 2006 году был объявлен приказ № 8, и Тайлеру снова пришлось отправиться на войну — противостоять боевикам «Хезболлы» в Ливане. Лиор рассказал мне, как обычно происходит возвращение резервиста на активную службу. Чаще всего еще до объявления приказа в СМИ появляется информация о каком-то событии, угрожающем национальной безопасности. По словам Тайлера, это самый неприятный момент для каждого резервиста: начинаешь следить за новостями и гадать, призовут ли тебя на этот раз. И если призовут, где и когда придется отправиться в бой. Потом объявляют приказ — обычно повестка приходит в форме телефонного звонка. Резервист должен немедленно превратиться из мирного жителя в солдата, оставить семью и отправиться исполнять свой долг. А потом военные получают приказ с конкретными задачами. Для Тайлера это означает, что он должен перестать думать о чем-либо, кроме жизни и здоровья своих солдат.
«Моя форма всегда собрана. Все, что мне нужно, лежит в сумке в сарае. Я всегда готов. В кошельке ношу
Тайлер понимает, чем ему приходится рисковать, отправляясь на войну. Ему непросто об этом говорить.
«В 35 лет мне было гораздо страшнее оказаться на активной службе, чем когда я был моложе. Сейчас многое воспринимается по-другому. В молодости не испытываешь такого сильного страха. Тогда мы хотели сражаться. Да, нам бывало не по себе, но мы почти всегда могли забыть о страхе. С возрастом понимаешь, что можешь потерять. Появляется семья, дети, а с ними и страх становится сильнее. В молодости мне удавалось не думать обо всем этом, не переживать. Это все пришло только с возрастом. Сейчас я бы просто умер от ужаса, если бы мне пришлось делать то, что я делал в 18 лет».
Тайлер, «тихий солдат», никогда не рассказывает семье о своей военной службе, о своих воспоминаниях и эмоциях. Он военный с большим опытом, честно исполняющий свой долг. Но он стремится провести как можно более четкую границу между этими двумя мирами.
«Я не рассказываю жене и детям о том, что мне довелось пережить во время службы. Жена узнает кое-что о моей военной жизни — в основном от сослуживцев во время наших встреч. Мне кажется, им необязательно это знать. Моя служба в армии никакого отношения к нашей семье не имеет», — спокойно объясняет он.
«Конечно, это часть моей жизни. Но я не из тех, кто рассказывает обо всем. Не знаю почему, но мне проще об этом молчать. Некоторые начинают вспоминать все подробности, анализировать пережитое. Я такой потребности не испытываю — ни с коллегами по работе, ни с сыном. Если он задает какие-то вопросы, я ему отвечаю. Но самому мне не хочется ему рассказывать о своей службе. Не думаю, что это как-то поможет сформировать его характер. У него появится свой опыт. Да, в кругу сослуживцев мы о войне говорим. Дело не в том, что я что-то скрываю от своей семьи или чего-то недоговариваю, когда я с ними. Просто во время службы между солдатами устанавливаются очень близкие отношения. Поэтому многое остается между нами. Многое из того, что пришлось пережить на войне, можно обсуждать только с тем, кто был там с тобой».
«Например, если мне сейчас придется рассказывать вам что-то из событий в Южном Ливане, на историю, которая бы заняла у меня не больше минуты, уйдет несколько часов. Мне придется объяснять, что и почему произошло, каковы отношения между солдатами в подразделении. А для любого моего сослуживца это все и так очевидно», — Тайлер начинает говорить более оживленно. Одно только упоминание о товарищах заставляет его сердце биться быстрее.
«Это естественно. Конечно, легче обсуждать это с тем, кто пережил все это вместе со мной и кто знает все факты. Если кто-то со стороны услышит наш разговор, ему вообще многое будет непонятно».
«На войне мне много с чем пришлось столкнуться. Несмотря на то что эти воспоминания всегда со мной, они не травмируют меня. Я же говорил раньше: я сын человека, пережившего холокост и ставшего свидетелем гибели своих родителей и двух братьев. Поэтому, наверное, мне лучше, чем другим, удается подавлять травмирующие воспоминания. В моей жизни не было ничего такого, с чем бы я не мог справиться и жить дальше. Я всегда смотрю вперед. Прошлое меня интересует меньше, чем будущее. Я не живу воспоминаниями, ни хорошими, ни плохими. Я живу будущим, а не прошлым».