Синдром войны. О чем не говорят солдаты
Шрифт:
«Я затормозил и чуть было не позвонил матери. Мне было так больно, что я кого-то убил. То же самое я чувствую, если на рыбалке мне на крючок попадается окунь. Я вижу кровь, и мне становится его жалко. Я говорю себе: успокойся, брат, это всего лишь рыба».
При этом полковник Гойнс совсем непохож на человека на грани нервного срыва. У него множество медалей, он умен, целеустремлен, уравновешен. Несмотря на частые и длительные командировки, Моррису удается находить время и для семьи.
Это настоящий профессионал, один из лучших в своей области. Я познакомился с Моррисом Гойнсом в Школе государственного управления
Наверное, именно его общительность и эмоциональность помогли ему вернуться к мирной жизни после войны.
Он провел в Ираке 15 страшных, кровавых месяцев. Вернувшись домой, он был удивлен, что вообще способен хоть что-то чувствовать. Очень многие военные замыкаются в себе, предпочитают нести всю тяжесть пережитого в одиночестве и молчании — гордые и смиренные герои. Моррис Гойнс выбрал другой путь.
Он рассказал мне, что у него дома на полке камина лежит 28 солдатских жетонов. Это личные номера военнослужащих 1-го батальона 12-го кавалерийского полка, служивших под его командованием и погибших в боях в районе иракского города Бакубы. Еще 200 человек были ранены. Их подразделение попало в Ирак в 2006 году, и поначалу все шло довольно спокойно. Но потом они перевели свой форпост на иракский полицейский участок, и в одночасье все изменилось.
«Следующие 10 месяцев очень напоминали высадку на Омаха-Бич в фильме «Спасти рядового Райана»», — рассказывает Гойнс. Во время операций 17 танков, 34 боевые машины пехоты Bradley и 33 вездехода Humvee его подразделения были уничтожены или повреждены.
«Насколько я знаю, за всю кампанию только один батальон понес больше потерь, чем мой. Каждый день мы находили по 25 самодельных взрывных устройств. Мне было очень тяжело, и мои ребята это понимали. Помню, как один из них сказал мне: «Сэр, никто бы не хотел оказаться на вашем месте»».
И еще ему писали матери его солдат. Еще до отправки в Ирак он получил такое письмо: «Сделайте так, чтобы мой мальчик вернулся домой живым». Потом, уже в Ираке, еще одно: «Отпустите моего мальчика домой. Его отец болен».
В какой-то момент ему показалось, что он не выдержит: «Я потерял 9 человек за 11 дней».
Семье каждого погибшего Гойнс писал сам. Он не мог отправлять им сухие и безличные официальные письма. «Я рассказывал, как погиб их сын, за что он сражался, что я о нем помню».
Оказавшись в Гарварде, Моррис попытался осмыслить проведенные в Ираке 15 месяцев, понять, что война значила для него, как она его изменила.
«Я часто думаю о том, что означает потеря человеческой жизни». В отличие от многих военных, он знает цену эмоциям и не пытается скрывать их. В 2007 году он дал откровенное интервью британской газете Guardian, опубликовавшей статью о его батальоне. «Иногда у меня просто не хватает сил все это вынести. Я такой же человек, как и вы. Но моим ребятам нужно, чтобы я сохранял самообладание и
Он помнит день, когда ему сообщили о первых потерях батальона. Сержант-майор сказал, что два их инженера подорвались на самодельном взрывном устройстве. У него в руке был листок бумаги с именами этих солдат и пометкой «убиты в бою». Гойнс отправил нескольких военных забрать тела. Он ждал их возвращения у ворот базы. А потом шел рядом с машиной, в которой везли тела, и плакал. Он помог отнести их в местный морг, где оторванные при взрыве части тел нужно было собрать вместе, прежде чем отправить в США.
Затем Гойнс собрал батальон и сказал своим ребятам, чтобы они не забывали погибших товарищей, писали их семьям, разговаривали о них — главное, не держали свои чувства в себе. Его собственный голос дрожал, когда он говорил все это. Он попросил капеллана прочитать молитву, но тот ответил, что лучше это сделать самому Гоинсу.
Моррис начал молиться, не пытаясь скрыть свою боль и скорбь. У него по лицу текли слезы — как у баптистского проповедника, на которого снизошел Святой Дух. «Утешь их семьи, Господи, — просил он — И поддержи нас. Дай нам сил и упаси нас делать то, чего мы не желаем».
Его горе было искренним, но он думал и о тех, кто остался в живых. Он хотел, чтобы его солдаты дали волю своему горю, чтобы потом оно не превратилось в ярость.
«Я просил Господа, чтобы Он не дал злу поселиться в наших душах. Чтобы Он удержал нас от мести. Убивать людей несложно. С этим и обезьяна справится. Сложно поступать правильно».
И Гойнс считает, что им это удалось. Он сделал все, чтобы его подчиненные сконцентрировались на своих обязанностях, а не мечтали о мести. Но от него самого это потребовало огромных усилий. Самое главное — ему пришлось признать и принять две стороны своей собственной личности.
Он называет их Мо и Моррис. Это представление о двойственности человеческой природы отражает учение о Тени, или alter ego, о котором я говорил в предыдущих главах. Сам Гойнс таким образом просто пытается объяснить, как ему удалось выстроить стену между солдатом и человеком в себе.
«Моррис — это человек, которому жалко попавшегося на крючок окуня или сбитую белку. Он очень ранимый и эмоциональный. Но когда надо действовать, я превращаюсь в Мо. Мо принимает взвешенные решения, опираясь на факты».
Гойнс продемонстрировал мне различие между своими «я» на одном примере.
«Во время какой-то операции нас начали обстреливать со стороны одного дома. Потом мы увидели в бинокль, как стрелявший вошел внутрь. И еще увидели, что в доме два маленьких ребенка. Мы вызвали вертолеты, и я приказал им взорвать дом. Я понимал, что в доме дети, но решение принял почти мгновенно. Дом нужно взорвать. Бум! Это не моя проблема».
Гойнс женат. У него самого есть сын, Си Джей. Он понимает, что его рассказ многим может показаться жестоким. Но Мо не поддается эмоциям, он мыслит ясно и логически. Он думает, нет, он знает, что спасает жизни — жизни своих солдат.