Sindroma unicuma. Finalizi
Шрифт:
– Кто не рискует, тот не пьет шампанское.
Спасибо, утешил. И от шампанского спиваются.
– А если... если родится не сын, а дочь? Пять девочек! Или шесть! Или семь!
Абстрактные дети множились как на дрожжах, и Мэл рассмеялся.
– Мы будем стараться. Эва, пойми, свет не сошелся клином на кольце. Останься брат в живых, оно
– Это как?
– поинтересовалась ревниво.
– Вокруг много женщин... Какая-нибудь да согласится продолжить фамилию Мелёшиных.
Ну уж нет. Пока что нет. Не отдам.
– Не сомневался в тебе, - сказал парень, посмеиваясь. Мамочки, неужели сорвалось с языка?
– Мэл... Конечно, рано говорить об этом, - промямлила, будучи пойманной с поличным, - но если случится так... Если мы с тобой...
– Заделаем ребенка?
– обрубил он невнятное беканье, как всегда грубо и прямолинейно.
– Если он все-таки родится слепым, что тогда? Этот мир не примет его.
Мэл посмотрел в окно.
– Значит, мы изменим для него мир.
Выяснилось, что Мэл припарковал автомобиль за ближайшим перекрестком. Теплый пояс тянулся вдоль витрин, в которых отражалось вылезшее из-за крыш солнце - веселое и задорное.
– Вот мы с тобой сейчас идем, а нас, возможно, фотографируют, - оглянулась я назад, прижимая потрепанные розы к груди, но не заметила подозрительных машин, следующих по пятам, равно как и крадущихся типов с фотокамерами и прижимающихся к стенам домов.
– Привыкай к публичности, - сказал Мэл, обняв меня за талию.
– Уже не будет как прежде. Не гарантирую, что о нас полностью забудут, так что изредка фотографии станут появляться в прессе.
Не хочу, чтобы мою жизнь выставляли напоказ. Такое впечатление, будто за мной, почти поцеловавшейся с Мэлом на снимке, наблюдала вся страна.
– Но ведь Иванов, который распорядитель у премьер-министра... Рубля запретил ему писать обо мне и другим не разрешил.
– Ну и что? Всегда найдется тот, кто захочет укусить и
– Может, твой отец передал фотографии в газету?
– спросила и испугалась. Вдруг Мэлу неприятно, что я обвинила Мелёшина-старшего в некрасивом поступке?
Однако парень не стал возмущаться.
– Вряд ли это он. Ему невыгодно трепать нашу фамилию в прессе. Отцу не нужны скандалы, чтобы не усугублять проблемы на работе. Скорей всего, за нами следили репортеры.
Мэл усадил меня в машину, припаркованную за углом на перекрестке, и завел двигатель.
– Пусть прогреется.
Теперь и обнять парня нельзя, не оглянувшись по сторонам, а целовать можно только в "Эклипсе" с затемненными стеклами, хотя не я уверена, стоит ли. Вдруг после сегодняшней ночной выходки Мэл отнесется с опаской к проявлению мной нежных чувств? Елки-палки, до чего неловко получилось с расцарапанной спиной.
– Ты сказал, что родители знают о твоих намерениях, - поспешно переключилась на другую тему.
– И мама тоже?
– И мама. Я сообщил об обязательстве, которое дал, но о кольце пока что не успел сказать.
– Она сильно тебя ругала?
– полюбопытствовала смущенно. Упоминание о маме Мэла вызвало у меня необъяснимую робость.
– Она вообще не повышает голоса. Не бойся, Эва, отобьемся, - поддержал улыбкой парень.
– А сестра?
Мэл фыркнул.
– Надо будет, узнает. Я перед ней не отчитываюсь.
Представляю, что скажет Баста. Она - девчонка откровенная и за словом в карман не полезет.
Когда машина тронулась, мысли снова вернулись к встрече с отцом.
В газете написали, что я произвела впечатление на приеме. Приятно, что ни говори. Зато теперь журналисты посмотрят на волшебное превращение из красавицы в лягушку и тут же присвоят мне первое место в рейтинге "Пугало года".
И отец удивил. Можно сказать, поразил. Опрокинул навзничь немногословностью и сдержанным спокойствием. Непонятно, удовлетворился он разговором с Мэлом или нет, по мимике папеньки невозможно было что-либо распознать. И то хорошо, что родитель не цедил слова с презрением и не смотрел уничижительно сверху вниз.