Sindroma unicuma. Finalizi
Шрифт:
Его слова смутили, вызвав прилив жара к щекам. Теперь Мелёшин-старший, отец и Рубля знают о моей слабости и зависимости. О Мэле. Посмеялись ли они? Ну и ладно.
Перед сном я снова позвонила парню, и он взял трубку после первого же гудка. Сегодня не получилось быть немногословной и сдержанной. Меня распирало от обилия информации и эмоций, и, забравшись на кровать, я зачастила, сообщая взахлеб Мэлу о том, что делала, о чем и с кем говорила, и вообще, как проходят мои дни. Разве что хватило ума не
Мэл слушал. Сначала мне показалось, что его тяготит звонок, но вскоре тишина на том конце невидимой линии сменилась смешками, хмыканьем и фырканьем, когда я рассказывала разные весёлые моменты. Например, как меня кормили с ложки, и я забастовала, отказываясь есть витаминизированный луковый суп. Ненавижу вареный лук! И тогда Улий Агатович схитрил. Он устроил меню "наоборот". Вместо супа принесли ярко-оранжевую густую жидкость, в которой плавали синие кубики и зеленые шарики. Я зачарованно уставилась на необычное блюдо и послушно открывала рот, а Эм только успевала подносить ложку. Позже доктор открыл тайну фантастического обеда. Лук протерли через сито и добавили в суп натуральный краситель. Куриные фрикадельки стали зелеными, а сухарики приобрели синий цвет.
– Ой, Мэл!
– очнулась спустя некоторое время.
– У меня язык опух. Я тебя уморила? Наверное, задремал?
– Нет, - коротко хмыкнул он.
– Извини, если отвлекаю. Ты не отвечал на звонки, и мне до сих пор не верится, что мы разговариваем. Идешь на поправку?
– Угу, - отозвался Мэл со смешком.
– И знаешь... я рада слышать твой голос... очень.
Глупо прозвучало. Почему-то признания никогда не удавались мне. Вот и сейчас рот съел слоги, силясь выдавить нечто невнятное, пусть искреннее.
В телефоне воцарилось молчание.
– И я... рад...
– ответил парень, и сердце ухнуло в пятки.
Я порывисто прикоснулась губами к динамику. Негигиенично и по-детски, но мне страстно поверилось, что посылка долетит до адресата.
– Спокойной ночи... Мэл.
Телефон занял место под подушкой. Мы так и проспали вместе, а рано утром позвонил Мэл. Я собиралась завтракать, но в то же мгновение клейстерная безвкусная каша отошла на задний план.
– Привет, - сказал парень.
– Привет, - улыбнулась я, глядя, как тонет ложка в витаминизированной и минерализованной массе. Улий Агатович обожал, когда меня кормили кашами всех разновидностей.
– Как настроение?
– Отлично! Потому что
Оказывается, совсем не трудно произносить вслух очевидные вещи.
– Я... скучаю... очень, - призналась и разволновалась. Приборчик зачастил писком.
– Эва...
– только и ответил Мэл.
Наверное, парень растерялся от навязчивой экспрессии, с коей я клеилась к нему как банный лист. Или, наоборот, его молчание и отрывистый вздох попросили беззвучно: "Продолжай и не останавливайся".
И я собиралась продолжить, сказав, что думаю о Мэле каждую свободную минуту, но появилась медсестра и пригрозила накормить насильно, если не отложу телефон в сторону.
– Перезвоню, как освобожусь, хорошо? Лечусь без остановки, даже продохнуть некогда, - пожаловалась я парню притворно, и Эр вперила руки в бока.
– Скоро меня начнут лупить из-за вредности.
– Начнут, - подтвердила грозно женщина, но ее суровость была показной.
– Тех, у кого плохой аппетит, лупим с особым пристрастием и вбиваем любовь к каше.
Мэл услышал и рассмеялся.
– Не завидую тебе. Звони...
– Он не договорил.
"Буду ждать" - придумала я окончание.
– Заинька, поторопись!
Прибежавшая Эр бросила на колени мне свежий больничный халат и начала суматошно причесывать. Я как раз выполняла очередное задание доктора - сидя на кровати, рисовала на листе бумаги мир, каким его видели мои глаза.
– Что случилось?
– спросила недовольно и едва успела запахнуть полы халата, как дверь открылась, и в стационар потекли люди. Они шли и шли, заполняя помещение, и я вжималась в поднятую спинку кровати, стремясь слиться с ней. Толпа незнакомцев напугала меня.
Эр встала навытяжку, а ко мне протиснулся Улий Агатович, закрыв собою от чужаков.
Мужчины в строгих деловых костюмах образовали плотный полукруг, но среди вошедших затесались две женщины. Под занавес в стационар ввалился Леонисим Рикардович Рубля собственной персоной, следом мой родитель и отец Мэла - Мелёшин-старший.
Ой, мама!
– упало сердце, и приборчик запищал, выдавая безумное волнение. Эр шустро содрала датчик с моего запястья и снова замерла как солдат на посту.
– Вот, значит, где обитает твоя дочь, - обернулся премьер-министр к отцу, и его зычный голос, привыкший вещать с трибуны, отразился от стен эхом.
– Прекрасное обеспечение. Я доволен и хвалю за оперативность. Ну, где наш одуванчик?
– обернулся он к кровати.