Синее на желтом
Шрифт:
— Да, пожалеешь о таких, — посочувствовал я.
— И жалко, конечно, и главное — обидно: не дураки, а остались в дураках. И понимаешь, пока мы очухались и маленько поумнели, пока сговаривались разоблачить и отлупцевать стервеца, его и след простыл.
— Скверная история, — снова посочувствовал я Топоркову. И как не посочувствовать: меня тоже, бывало, оставляли в дураках. Правда, самолюбивый юнец, я об этом не очень-то распространялся, но посочувствовал Юре вполне искренне.
— Да, скверная история, — сказал Юра. — И веришь, до сих пор не пойму, как я в нее влип. У нас в доме карт не держали и… сам я вроде совсем не азартный.
— А я азартный. Люблю картишки.
Похоже, что Юра не поверил этому. С человеком только что презрительно говорили о картежниках, ругали их, а он тут же
— И представь себе, я исключительно везучий — почти не проигрываю, — сказал я, полагая, наверное, что подобное хвастовство ради самоутешения — вовсе не грех.
— И ты что же, на интерес играешь? — спросил он, хмурясь.
— Смотря на какой. На деньги и вещи, понятно, не играю, я не жадный. А на что-нибудь действительно интересное, — с превеликим удовольствием. В прошлом году я, представь себе, полет выиграл. Вот это был выигрыш. Правда, чуть не гробанулся, но зато полетел.
— На самолете? — спросил Юра.
— А на чем же еще? Не на метле же. Ты что, не веришь?
— Не знаю. Не слышал я что-то про такие выигрыши.
— Чудак-человек. Я же этот полет не в лотерее Осоавиахима выиграл, а в карты, в «шестьдесят шесть», есть такая игра. Зажигательная. А мне партнер попался еще поазартней, чем я, — летчик-истребитель, а они все азартные.
— Азартные? Ну что ж, что азартные! А разве можно на такое играть?
— А я не говорю, что можно. Я его, понимаешь, подбил…
— Завлек, — сказал Юра.
— Ну пусть и завлек. А что тут такого! Игра — штука завлекательная.
— Знаю, на себе испытал.
— Это ты зря, Топорков.
— Ну вот и обиделся. А что я сказал… Я ведь не осуждаю.
— Осуждаю, — я пожал плечами. — А за что меня осуждать? Я же без всякой корысти. Просто захотелось человеку полетать.
История эта с выигранным в «шестьдесят шесть» полетом мне самому очень нравилась, но, странное дело, я никому ее до этого не рассказывал. А почему? Возможно, повода не было. С кем еще, кроме Юры, я говорил о картах и азарте? Кажется, ни с кем. Допустимо и то, что меня удерживало что-то, а что, я и сам не пойму. И все-таки — допустимо. Но бывает и так: своим давним друзьям и близким не расскажешь, даже если это вовсе и не тайна и стыдного ничего нет, все равно не расскажешь, а случайному попутчику враз все без утайки выложишь. Он — попутчик, он с тобой только до перекрестка, а там «бывайте здоровы», и твоя история, тайная или не тайная, как в воду канула.
Звали летчика, у которого я выиграл полет, Владимиром, Володей, а некоторые товарищи — Вовчиком. И я так к нему обращался: Вовчик. И не из нахальства, понятно, — человек сам меня попросил. Когда я рассказал об этом Топоркову, он поморщился.
— Вовчик? — переспросил Юра. — Это летчика-истребителя так?
«Вот чудак-человек!» Я даже не нашелся что ответить. Только спросил:
— А что?
— Да ничего…
— Нет уж, погоди, — все-таки «завелся» я. И напомнил: — А дядя Тиша?
— Так дядя же, а не Тишка или Тиша. И если хочешь знать, так я к нему только по имени-отчеству. А как же иначе.
— Ну, а мы с тобой? Я тебе Юра, а ты мне Сема. Это как?
Вот тут и он не нашелся. Промолчал. Но я и не стал настаивать на продолжении этого спора. Во-первых, бессмысленно: в чужой монастырь со своим уставом не ходят. У них там на севере, в лесах, наверное, и грудных младенцев величают по имени-отчеству, а у нас в Баку, и вообще в Закавказье, люди, и молодые и старые, называют друг друга только по имени. И ничего, обходятся. Так о чем же тут спорить? Ну и, во-вторых, мне хотелось, и это совершенно естественно, продолжить свой рассказ, раз уже его начал. И я прежде всего рассказал о том, как военная судьба свела нас с этим самым Владимиром-Вовчиком в степной деревне возле крымского города Джанкой. Нашей части крепко досталось в боях на Днепре, и ее отвели в крымские степи, чтобы пополнить и привести в порядок. Летчик мой тоже сражался на Днепре, и там над рекой, над одной из переправ, его подбили. В дни, когда мы встретились с ним, — а я попал на постой в хату, в которой
В один такой вечер я наблюдал, отдыхая на койке, как шагает он из угла в угол, и вдруг подумал вслух: «В картишки что ли сыграть». «А у тебя карты есть?» — заинтересовался летчик. «У хозяйки есть. Я видел — она часто гадает то на мужа, то на сыновей, то еще на какого-то трефового короля». «На эти не рассчитывай, — сказал Вовчик. — Гадальными картами женщины играть не позволяют». «А я все-таки попрошу, может, позволит».
У меня этого таланта нет: уговаривать. Но очень уж мне хотелось как-то расшевелить затосковавшего без боевого дела истребителя, да и самому мне хотелось развлечься, чего уж там, — и я (о, господи, почему ты не закрепил за мной навсегда эту удачу) уговорил-таки хозяйку. «Руки только хорошо отмойте, — вздыхая попросила она. — Замусоленные карты и соврать могут».
«Дурачка» Вовчик сразу отверг. «Глупая игра». Он сказал, что знает несколько по-настоящему сложных и умных игр, и одной из них, «66», «самой простой для начала», тут же обучил меня. На свою голову обучил. Новичкам, как правило, везет, и я с ходу накрыл Вовчика тремя «шубами». Ему это, конечно, не понравилось, и он сказал: «Когда не на интерес играешь, всегда проиграешь. Давай на что-нибудь сыграем». — «А на что?» «Ну давай, кто сейчас проиграет, тот в столовую за ужином сбегает». «Какой же это проигрыш? — удивился я. — В столовой всегда люди, там всегда интересно, даже весело». «А ведь верно, это больше похоже на выигрыш». «То-то же!» «Тогда я не знаю, на что играть». «А я знаю: утречком, когда полетишь с пакетом, возьмешь меня с собой». «И не подумаю, — сказал летчик. — Меня начштаба предупредил: никаких пассажиров». «Боишься?» «Боюсь. Пока я боевую машину не получу, мне всего бояться нужно». «Ну, раз нужно…», — сказал я и встал из-за стола. «Погоди. Почему и на этот раз ты должен выиграть?» «А я не говорю». «Не говоришь, а делаешь вид… Вот возьму и выиграю, я же лучше тебя играю». «Конечно, лучше. Я только научился, а ты…» «Ну так сдавай».
Я не заставил себя упрашивать и сдал карты. Старт у Вовчика был хороший, и он быстро опередил меня на одно очко. Я уже было смирился с поражением, потому что карта мне на этот раз шла плохая, а в тот момент, кргда все решалось, я имел на руках такую мелочишку, что оставалось только сказать «сдаюсь». Но я не сдался, я не скис, а наоборот, сделал вид, что вполне доволен своей наличностью. И Вовчик клюнул на это. «Трус в карты не играет», — сказал Вовчик и «закрыл» колоду. Раза три он, шевеля губами, пересчитывал взятки, все еще не веря в недобор. А я возликовал: три штрафных очка решили дело — я полечу, в этом я не сомневался: такие люди, как Вовчик, всегда за все расплачиваются сполна.
Не знаю, как это было устроено Вовчиком, пришлось, видимо, бедняге попотеть изрядно, но утром поступило из штаба распоряжение лететь мне на нашем «кукурузнике» в Симферополь, и не пассажиром, понятно, а в качестве «сопровождающего».
В рассказе об этом, который был «выдан» Юре, разумеется, описанные выше подробности карточного сражения я опустил — зачем они, если человеку и думать о картах противно. Зато о том, как мы оторвались от земли и полетели, я попытался рассказать Юре красочно и ничего не упуская. Даже излишне красочно, мне тогда нравилось так говорить и писать обо всем необычном. И Юрию мой рассказ явно понравился: глаза у него заблестели точно так, как при виде моего парабеллума.