Сингулярность Смерти
Шрифт:
Эти вопросы крутились в голове, и каждый раз перед сном он чувствовал, как грани его восприятия мира начинают изменяться. Всё больше Глитч понимал, что он не просто чужой среди этих людей — он стал частью их борьбы. А, возможно, и их болью.
Наступил новый день. Глитч снова отправился в лагерь, на этот раз выполняя более сложные задания. Он заметил, что в его жизни появляется не только работа, но и странное чувство, что кто-то начинает на него рассчитывать. Зоя больше не избегала его взглядов, а наоборот — иногда она встречалась с ним глазами, задерживалась на несколько секунд
После очередной работы, когда лагерь уже начал погружаться в темные сумерки, Глитч заметил, что Зоя снова где-то поблизости. Она стояла у старого терминала и что-то набирала на клавиатуре, её лицо было сосредоточенным, но что-то в её выражении лица говорило, что она явно не игнорирует его. Он решил подойти.
— Ты всегда здесь, даже когда темно, — сказал Глитч, делая шаг к ней.
Зоя подняла глаза, и в её взгляде было что-то странное. Не агрессия, не настороженность, а как будто какая-то слабая, почти неслышная искорка интереса.
— Я тут не для того, чтобы с тобой разговаривать, Глитч, — её голос был ровным, но всё же с неким напряжением. — Я просто… делаю свою работу. Ты тоже должен делать свою.
Глитч почувствовал, как её слова пронзают его, но он не мог объяснить, почему его это задело. Может быть, её холодность была лишь защитной реакцией, но теперь он понимал, что она больше не просто отстраняется от него, а как-то… наблюдает. В её словах не было резкости, которая была в начале. Это уже был не тот момент, когда она просто отбрасывала его в сторону. Это был момент, когда она давала понять, что он не безразличен. И, может быть, он тоже ей не безразличен.
— Я понял, — сказал Глитч, кивнув. — Я займусь этим.
Тот вечер стал поворотным. Зоя не сказала больше ни слова, но её молчание было не таким отчуждённым, как раньше. Может быть, что-то в их взаимодействии начало меняться.
Поздно ночью, когда Глитч снова лежал в своём контейнере, его мысли вновь обострились. Что я здесь ищу? — думал он. Как я могу стать частью этого мира? Каждый вечер его вопросы становились глубже. И, возможно, однажды он сам сможет найти ответ.
Ночь снова накрыла лагерь. Глитч сидел в своем металлическом убежище, где звуки дождя, стучащего по крыше, стали привычным фоном для его мыслей. Он снова погрузился в те самые вопросы, которые занимали его ум каждую ночь. Они крутятся вокруг него, как теневые фигуры, от которых невозможно избавиться. Иногда он думал, что если бы у него был хоть один правильный ответ, всё было бы проще. Но ответы не приходили, и это ставило его в тупик.
Почему я здесь? — Глитч задавал этот вопрос снова и снова. Каждый раз, когда он пытался найти на него ответ, то лишь обнаруживал, что его мысли становятся всё более запутанными. Он был частью этого лагеря, частью этой борьбы, но ощущение, что он чужой, не покидало его.
Мечтая о том, чтобы найти в себе ясность, он всё-таки каждый день встал и продолжал делать свою работу. Он мог бы отстраниться от этого мира, как раньше отстранялся
Каждый день Глитч сталкивался с проблемами, которые раньше не стояли перед ним в том цифровом мире, где он был мастером. Здесь не было простых решений, не было очевидных алгоритмов. Это был мир, где каждый шаг был борьбой, и в этой борьбе у каждого человека был свой урок.
Когда Глитч работал с механиками, он всё чаще чувствовал, что люди его воспринимают не как нового, а как часть их собственных усилий. Каждое утро, когда он занимался рутинными задачами, за ним всё чаще замечали интересные взгляды. Его работа с фильтрами, настройка оборудования и помощь в ремонте инструментов не были большими делами, но люди начинали воспринимать его как часть коллектива. Однако этого было недостаточно для того, чтобы он стал полностью принятым. Он знал, что его ещё ждёт длинный путь к доверию. Люди смотрели на него скептически, поднимали брови, когда он принимал участие в более сложных заданиях.
Несмотря на это, он продолжал быть частью их повседневной жизни. Глитч научился приспосабливаться, не требуя многого от окружающих. Он помогал по мере возможности, но всегда старался не мешать. Особенно важно было то, как он начал воспринимать Зою. Сначала её холодность раздражала, но теперь он замечал, что её реакции становились всё менее яркими. Она больше не смотрела на него с подозрением, не уходила в сторону, когда он подходил. Было что-то непривычное в этом, и Глитч чувствовал, что, возможно, это начало какой-то новой динамики. Он осознавал, что не может ожидать, что она сразу откроет ему свою душу, но постепенно её поведение стало казаться более… человечным.
Зоя продолжала оставаться сдержанной, но теперь, по крайней мере, они могли обменяться несколькими словами, не заполняя тишину неловкостью. Это было не так уж много, но для Глитча это был прогресс. Иногда, когда они работали вместе, он замечал, как её взгляд стал мягче. Хотя она не говорила ничего особенно теплого, её молчание уже не было таким отчужденным. Это позволяло ему верить, что между ними что-то изменилось.
Однажды, когда Глитч сидел у терминала и что-то настраивал, Зоя подошла к нему, облокотившись на соседний стол. Она ничего не сказала сразу, но её присутствие было довольно ощутимым. Глитч продолжал свою работу, стараясь не показывать, что заметил её приближение. Он боялся, что она может отвлечь его, и, возможно, даже не знал, как реагировать на её поведение.
Зоя прервала молчание первой:
— Ты правда не из тех, кто просто забывает, что здесь, в лагере, каждый день может стать последним, да? — её голос был тихим, но твердым.
Глитч поднял голову, взглянув на неё. Он знал, что её слова не были просто вопросом. Это был комментарий, обманчиво лёгкий, но содержащий в себе подтекст.
— Я привык к тому, что ничего не даётся легко, — ответил он, стараясь сохранить нейтральное лицо.
Она коротко кивнула, но её глаза не отрывались от его.