Синие глаза (рассказы)
Шрифт:
— Правильно. В Киеве и без тебя хватает и хороших, и плохих художников. А там тебя сразу заметят. Потом видно будет…
На новом месте пришлось обживаться. Петру поначалу нравилось стремление Натальи сделать жизнь благоустроенной, уютно обставить квартиру. И он много работал в товариществе художников — благо там имелась возможность неплохо зарабатывать.
Но время шло, а денег все не хватало и не хватало: запросы у жены были неистощимы.
Понимая, что он становится самым заурядным ремесленником, бездарно разбазаривает свой талант и лучшие годы, Петр попытался было как-то
Некогда милая и покладистая Наташа оказалась весьма требовательной и властной хозяйкой дома, отнюдь не намеренной выпускать бразды правления из своих рук. Семейные ссоры и скандалы, как это обычно бывает, ни к чему не привели. Разве что между супругами установилась известная отчужденность. В конце концов Петр не только смирился со своим положением, но и постепенно привык к нему. Правда, теперь он уже никогда, если приходилось с кем-либо говорить о жене, не называл ее Наташей. Ласковое имя сменило холодное — Наталья.
Нередко — и когда было радостно, и, чаще, когда было грустно — с какой-то особой теплотой и грустью вспоминал Петр девушку, повстречавшуюся ему в заснеженном забайкальском городке и одарившую его искренней девичьей лаской. И вот…
Нет, он не мог ошибиться. Конечно, это Людмила.
Человек обычно не ощущает биения своего сердца. Но бывают минуты, когда оно настоятельно напоминает о себе. И, трепещущее, готовое вот-вот разогнаться сердце, — это не выдумка поэтов.
Петр круто повернулся и вышел в коридор.
«Когда я подойду к ней, никого не должно быть рядом. Только я и она…»
Он отошел к лестнице, облокотился на перила и стал ждать.
Каждый раз, когда открывалась дверь библиотеки, Петр чувствовал, как у него перехватывает дыхание и сердцу в груди становится тесно. Наконец показалась Людмила.
Одна!
Петр быстро спустился вниз по широкой каменной лестнице и вышел на улицу. Воздух был влажен и прохладен, но в нем уже угадывалось что-то весеннее, было в нем что-то волнующее и зовущее.
«Весна! А тогда мы так и не дождались ее. Не пришлось вместе смотреть на розовеющие сопки, на синий дымок, поднимающийся над тайгой…»
На мгновение перед ним необыкновенно отчетливо и зримо предстала написанная им несколько лет назад в Забайкалье картина, и тотчас же мелькнула мысль: «А ведь не будь встречи с Людмилой — не было бы и лучшего, что мной сделано…»
В яркоосвещенных дверях появилась женщина. Она шла задумавшись и даже не посмотрела в сторону Петра. Тогда он окликнул ее по имени и пошел вслед. Людмила остановилась, удивленно глядя на приближающегося к ней человека. Когда же Петр подошел ближе, она тихо ахнула и закрыла ладонями лицо. Он взял ее руки и осторожно отвел их в стороны: глаза Людмилы были полны слез.
Что может быть лучше вернувшейся юности? Они шли ничего и никого не замечая, радостные оттого, что их взгляды все время встречались, а рука одного изредка касается руки другого.
Но вот после общих фраз, нескольких «А помнишь?…» — первая нотка грусти в словах…
— Я уже не одна, Петр.
— Главное — мы встретились… Понимаешь, мы снова видим
— Были, Петр, были. Помню, лежишь одна, не спится. За окном воет ветер, колючий снег царапает стекла. Кажется, ни за какие блага не встала бы с постели и не вышла на улицу. А подумаешь: если бы ты позвал? И знаешь — в чем есть вскочила бы и побежала хоть на край света. Но ты ведь так и не позвал…
— Я искал тебя…
— Не знаю… Когда от тебя перестали приходить письма, я все равно решила ждать тебя… А потом я совершенно случайно узнала, что ты был ранен и…
…Вечер тихий-тихий. Лишь издалека, из степи, если прислушаться, доносится монотонный гул шахтного вентилятора.
— Да, конечно, я виноват. Но…
— Не надо, Петр… Ведь я не осуждаю тебя. Maло ли что случается в жизни.
Медленно идут мужчина и женщина по пустынной мостовой темной улицы: от фонаря до фонаря далеко, свет из окон падает лишь вблизи домов на тротуар.
— Здесь я шестой год работаю, здесь и замуж вышла, — по губам женщины скользит чуть заметная грустная улыбка: — Как-никак, а мне уже за тридцать…
Цепочкой тянутся к звездам огоньки на терриконе. И кто знает, то ли электрические лампочки поднялись и высоко в небо, то ли звезды спустились так низко к земле. И не поймешь, где кончается земное и начинается вечное.
Да, ей не стоит обижаться на жизнь. Бывает, конечно, временами скучно и тоскливо. «Даже кинофильмы и те попадают к нам в поселок, когда успеваешь забыть, что читал о них в рецензиях…» Зато в школе интересно: работой своей она очень довольна. Дома тоже все хорошо: отдельная квартира из двух комнат, приемник, телевизор. Своя библиотека и довольно хорошая. «Книги, ты знаешь, всегда были моей страстью… В общем, не хвалясь, можно сказать смело — живу неплохо. Все, как ни бродило, отстоялось, успокоилось. Жизнь катилась… как это у Есенина?… «ни шатко, ни валко»… И вдруг — ты…»
В глазах женщины растерянность и смятение. Не зная, что сказать, молчит Петр: уж слишком неожиданна эта встреча. Но Людмила уже овладела собой, она идет чуть-чуть впереди, слегка склонив голову.
— Ты здесь по делу? Надолго?
— Да, приехал поработать. На неделю, быть может, на две… Но, если говорить честно, сейчас — я даже забыл зачем приехал сюда. Так много вспомнилось, даже мысли не соберешь. Ты спешишь?
— Я обещала нигде не задерживаться. — Она замолчала, затем не совсем твердо предложила: — Хочешь, зайдем к нам. Познакомишься с мужем.
— Зачем?
— Пожалуй, ты прав. Мы так долго не виделись… Я не уверена, что мы не будем себя чувствовать натянуто, неловко. Да и он…
— Но как я могу видеть тебя еще? Завтра? Послезавтра?
Женщина задумалась, потом тихо и неуверенно сказала:
— Завтра? Приходи завтра к школе… — она на мгновение смолкла, вспоминая. — Да, к восьми часам. Найти ее нетрудно — новое здание.
Петр осторожно сжал ладонями плечи женщины и привлек ее к себе. Как много лет назад, волосы Людмилы, выбившиеся из-под вязаной шапочки, щекотно коснулись его лица, и он прижался губами к теплому виску, где задорно вилась светлая кудряшка.