Синие лампы темного мира

Нартова Татьяна

– Ты привел меня для того, чтобы читать лекции по астрономии?

– Да нет, конечно. Просто… иногда я думаю, что мы все похожи на Луну. Все ГМЛ, а, может, вообще все люди. Одна наша сторона всегда остается неосвещенной. И никто не знает, даже мы сами, что там? Может большущее черное пятно, гладкий гранит или серая чешуя?

– Хм... там два моря: Москвы и Мечты, а еще куча кратеров. Кажется, один из них назван в честь первой женщины-космонавта, - захихикала девушка, пытаясь одновременно зарыться носом поглубже в воротник.

– Терешкова. Название кратера. А еще там есть кратер Китов и Комаров. Но я совсем не о том. Посмотри на эту красоту, словно тысячи мельчайших

осколков лунного света усеяли здесь все. В детстве я боялся порезаться о снег, он казался мне острым. А облака, наоборот – мягкими. У меня в комнате было окно, самое настоящее, только его закрыли толстым фанерным листом. А я проковырял дырочку. Сначала ковырял просто так. У каждого маленького ребенка свои ритуалы. Кто-то большой палец сосет, кто-то – в носу ковыряется, чтобы успокоиться или уснуть. А у меня была привычка перед сном ногтем колупать деревяшку. Годам к шести я начал делать это намеренно. В восемь лет, когда родители однажды ушли на работу, я взял у отца ящик с инструментами и вырезал в листе круглое отверстие. А, чтобы они не ругались, повесил на окно календарь. Еще одно мое увлечение – старые календари. Почему-то они мне ужасно нравились. И вот, когда становилось совсем жутко, сон никак не шел, я снимал календарь и смотрел на небо. На огрызок огромного голубого простора. Ты видела облака днем?

– Ага. Только вот позавчера, когда нас капитан Шрам гонял.

 Сан невольно заслушалась, хотя считала подобного рода разговоры нелепыми и смешными. Мало ли, чего маленький Марик мог рассматривать, когда ему не спалось. В восемь лет – старые календари, а в шестнадцать, может, журналы с голыми тетеньками из-под матраса доставал. Но что-то в голосе врача остановило ее от очередной шпильки. Потому что девушка тоже чувствовала эту тоску, потому что тоже много раз порывалась выбраться посреди дня из дома, посмотреть, как оно при свете солнца? И не думала о том, что ослепнет, что останется лежать навсегда усыпленной или разорванной пожирателями.

– Это совсем не то, - отозвался Марат. – Я видел их. Огромные, белоснежные, казавшиеся скоплением пуха. Ангелы роняют пух, он летит по небу. Забирайся выше, друг, взяв кусочек хлеба…

– Мы покормим голубей с синими очами. Приходи, скорее, друг плавать над домами. Эта крыша так мала, небосвод – огромен. Там останется зала, пепел возле дома, - продолжила Карпатова легко, как будто не вспомнила – прочла слова.

– Эта зелень так ярка, тысячи бериллов. Поднимайся в облака с ангелами, милый, - закончил Алиев. – Мне мама в детстве читала. Не понимаю, почему в книжку для малышей поместили стихи о смерти.

– Они не о смерти, - возразила девушка. – Они об освобождении. Извини, я пойду. Ночь, и правда, чудесная. Но еще пара минут, и я превращусь в сосульку.

Марат ничего не ответил. Карпатова спустилась с крыши, взошла на крыльцо штаба, обернувшись. На фоне серебряного пятака Луны вырисовывался четкий силуэт врача. Он даже не поменял позы, все также вглядываясь куда-то далеко-далеко. Не иначе, хотел рассмотреть ту, невидимую сторону.

Мир без тварей

Массивные золотые двери, больше напоминающие по своим размерам ворота, распахнулись, впуская кабетов в просторное помещение. Иё-кра постаралось смотреть строго перед собой на возвышающийся посреди тронного зала постамент высотой почти в два локтя. Хотя уж очень хотелось поступить, как его нерадивые ученики, вертевшие головами, словно местные флюгера. Говорят, раньше Зара больше походила на шар из малахита – небольшую планету полностью покрывали дремучие леса, а теперь большую ее площадь занимали

пустыни, отхватывающие каждый период вращения Зары все новые территории.

Когда выходной шлюз корабля поехал вверх, в лицо Иё-кра дохнуло таким жаром, что оно едва не лишилось сознания.

«Я умру здесь», - подумал кабет и решительно шагнул на поверхность планеты. Состав атмосферы тут был несколько отличен от родного воздуха Кессии. Двое шустрых мальчишек-зарийцев немедленно подбежали к прилетевшим, подсовывая фильтры-респираторы. Местные привыкли к высокому уровню аммиака и своеобразному запашку, их организмы эволюционировали вместе с наступлением песков, а вот кабетам пришлось в первые часы весьма туго. Земля обжигала подошвы, но местная обувь не подходила для ног гостей, пришлось экспериментировать буквально на ходу. В конце концов, ступни Слушающих и Бродящего просто-напросто обмотали несколькими слоями ткани.

Потом кабетов провели в так называемый гостевой дом - сложенное из камней и глины здание. Мо и Зи посвятили много мгновений, ощупывая стены и исследуя их стыки. На Кессии все помещения были круглыми, и такая нелепица, как углы, вызвала бурное обсуждение у молодых кабетов. Впрочем, в доме хватало других интересных вещей. Увидев странное сооружение из дерева, Мо осторожно потрогало его одной из конечностей и поинтересовалось у зарийца-слуги:

– А это для чего?

– Оно называется «диван», - чудовищно коверкая кабетский, ответил тот. – Мы использовать его для сидения. Мешок отдохновения эквивалент.

– А, - не решаясь присесть, протянул Мо.

Мастерам, старшим кабетам было проще. Они частенько видели подобные странные штуковины на разных планетах. И то, некоторые вещи даже их привели в замешательство. Например, гости долго не могли понять, как пользоваться туалетом, и зачем он, вообще, нужен.

Яростно краснея ушами, все тот же слуга поведал об особенностях зарийской физиологии. Хорошо хоть не стал показывать сам процесс, обошелся довольно яркой словесной иллюстрацией.

– Но вы можете бросать в него свои… - закончил он, неопределенно вытянув руку в район живота Зи.

– Абхриции, - подсказало Дех-кри.

– Да, именно, - невесть чему обрадовался ушастый. – Я иметь в виду продукты метаболизма.

– Фи, какая гадость, - произнесло Мо, как только за зарийцем закрылась дверь. – Я еще могу понять их потребность во сне, но иметь специальную дырку для выброса отходов… Творцы, они, наверное, ужасно мучаются каждый раз, когда это делают.

У кабетов все было проще и куда как чище. Непереваренные остатки пищи скапливались в специальных хитиновых мешочках. Когда один из них созревал, то есть полностью заполнялся, канал между ним и кишкой закупоривался, а мешочек отваливался. Ни запаха, ни нужды каждый раз бежать в специальное помещение.

Ночь Иё провело в смутной тревоге. Несмотря на то, что в помещении было гораздо прохладнее, чем снаружи, его донимала духота. На костяных пластинах скрипел песок, а респиратор ужасно давил на нос. И все же не физический дискомфорт, а собственные мысли мешали кабету впасть в транс. То, что оно узнало их записей с ментальной сферы и от зарийцев, не давало покоя.

Едва Иё-кра услышало: «На ней ваш голос», - от рыжего, редкие щетинки на его затылке встали дыбом. Оно никогда особенно не верило в Творцов, но тогда с отчаянием подумало, что тут не обошлось без их жестокой шутки. В голове то и дело вспыхивали чужие слова, похожие на искаженное эхо. И еще… Иё не могло точно описать охватившие его состояние. Во всем этом, в прилете зарийцев, в их разговоре было нечто знакомое, и в то же время некоторые детали были совершенно внове.