Синтез
Шрифт:
Оба охранника спустились с кареты и растерянно смотрели друг на друга.
Жанна тем временем быстро перешла на другую улицу, завернула за угол и направилась к входу в поместье Чёрного замка. Улица, как и все улицы в Городе были хорошо освещены. Время было ещё не столь позднее, ей навстречу попадались прохожие, с разных сторон улиц доносился отдаленный цокот копыт.
Перед главным входом в поместье замка, располагалась небольшая площадь, окруженная, горящими фонарями. Посреди площади бил фонтан. Далее от площади в сторону ворот удалялась аллея, по обе стороны которой выстроились маленькие статуи. Аллея также освещалась, но уже скромнее. По пути к воротам, статуи сменились кустарником и вплоть до самых ворот окружали тропу уже ничем не освещаемую. Чем ближе Жанна приближалась к воротам, тем чаще билось её сердце. Под ногами хрустел гравий. Каких-то
«Итак, — думала Жанна, глядя на груду, хоть и отчасти изящного, но непреступного металла, — что-то мной овладело, какой-то безумный порыв, какая-то детская тяга к тайне. Я, завидев огонёк со стороны замка, решила выяснить его источник. Учитывая, что огонёк мог мне привидеться, что полностью лишает мое появление здесь какого-либо смысла, я, тем не менее, пришла прямо в логово Дракона».
Жанна представила, как она выглядит со стороны и ей стало смешно.
«Как в кино, ей Богу».
Она прошлась вдоль ворот. К её разочарованию с противоположной стороны была лишь кромешная тьма. Она дернула за один из шпилей ворот. Ворота не произвели ни малейшего движения, шума и не дали ни малейшего повода подумать о том, что их может что-то поколебать, пошатнуть или сдвинуть с места. Тоже можно было сказать и о калитке, расположившейся слева от центра ворот. Её высота была под стать самим воротам, чьи пики терялись в темноте на уровне пяти метров, и составляла, по меньшей мере, два с половиной метра.
Жанна продолжала стоять, оглядываясь по сторонам, и не зная, что дальше делать. Она уже начала сомневаться в целесообразности своего ночного путешествия и приступила планировать свой дальнейший вечер, связанный с теплой ванной, бокалом вина и мягкой постелью.
Всё же она подошла к калитке, дабы убедиться и в её несокрушимости, и, даже не берясь за рукоятку, дернула за её шпиль. Петли скрипнули, и калитка подалась вперед, медленно и бесшумна распахиваясь перед Жанной.
Жанна, еле сдерживая дыхание, шагнула во тьму.
Часть VIII. Глава 12
Максим вышел из автобуса на конечной остановке. От кольцевой дороги он удалился лишь на двадцать километров. Следующий автобус, идущий от Центра, должен был прибыть через сорок пять минут. Направление он выбрал северо-западное. Точнее было бы сказать, не выбрал, а случайно на него упал. Он намеревался купить карту и выяснить, как и куда ему двигаться дальше, следуя предварительно выбранному радиусу поиска Риты. Необходимо было совершить ещё две вещи: связаться с Купером и взять его в компаньоны, предупредив, разумеется, о своем уголовном статусе, и навестить банк Фогеля, сняв необходимую для проживания в нелегальных условиях и поисков Риты, сумму. Что это за сумма, он не представлял, но намерен был прикинуть, учитывая плату за мотели, аренду машин, питание, возможный подкуп кого-нибудь, закупку оружия… Последний пункт ему больше всего пришёлся по душе, особенно если учесть тот факт, что он не имел ни об оружии, ни о том, как с ним обращаться, ни малейшего представления.
Дальше удаляться от Центра Максим не стал и решил остановиться в местном мотеле. Местечко, где тот располагался, судя по наименования автобусной остановки, называлось Белькау. Войдя в мотель, Максим заказал номер на ночь.
— Наличные? — спросил метрдотель
— Да, — ответил Максим.
— Имя?
— Микки Рурк.
— Ваш ключ.
— Спасибо.
Войдя в номер, Максим никак не стал осматривать его, даже пропустил, где в номере туалет и душ, есть ли телефон, куда выходит окно и так далее. Заперев за собой дверь, он, не раздеваясь, опрокинулся на кровать и, пару минут поёрзав, выбрав наиболее удобное положение, уснул.
Темный коридор, ни души. Стены белые, краска выцвела, кое-где обвалилась. Запах старой гнили и пыли, долго скапливающейся в каждом укромном месте. Все двери заперты, и заперты, судя по всему, давно. На каждой двери свой номер. Но это не гостиница, не жилой дом, не тюрьма, не больница, не институтское или министерское учреждение, и тем более, не какое-либо офисное помещение. Коридор огромен. Его конца не видно. Тишина. Только лишь
Максим шёл не спеша, очень медленно перемалывая в голове навеваемые мысли. Почему он был один? И почему все двери были уже закрыты. Неужели он уже опоздал? А туда можно опоздать? А туда, это куда? К счастью? Они там за дверьми довольны собой? Вероятно, раз заперлись так давно, что об этом коридоре забыли.
«А этот коридор связан с тем коридором, через который я попал сюда? Для чего я об этом подумал? Я ушёл от линии».
Невыносимая тоска навалилась на Максима в этот момент. Его ноги подкосились, и он рухнул на пол.
«Может, те, что за дверьми достойны той счастливой жизни, а я тут потому, что меня не пускают, а не пускают меня потому, что я неспособен жить. Я неспособен жить? Я не способен…»
«У нас есть цель, поручик, мы всё найдем! У нас есть достоинство, мы всё отстоим! У нас есть честь, за нами правда, с нами свобода! У нас есть сила! Мы победим! Так-то, мой поручик».
Максим попытался подняться, но его тут же подкосило, и он рухнул на пол, уже почувствовав настоящую боль…
Болел локоть. Максим открыл глаза. Так и есть, он свалился с кровати. Медленно поднявшись, он взглянул на часы. Десять вечера. Проспал часа три. На этот раз он решил осмотреть номер, умылся, привёл себя в порядок и тут же ощутил легкий голод. Голод в моменты нервного напряжения, каковыми изобиловали последние дни, его, как правило, не постигал, но, тем не менее, проявился. Судя по всему, организм был истощен.
— Ты куда, приятель? — спросил Максима метрдотель.
— Хочу перекусить. Через дорогу видел кафе круглосуточное.
Метрдотель переглянулся со стоявшим рядом дальнобойщиком, судя по всему, завсегдатаем мотеля.
— Не советовал бы я в такое время туда нос совать.
— Что-то не так? — спросил Максим.
— Тут есть ребята, которые считают наше местечко своим, а чужих не очень любят. Понимаешь, о чём я?
— Слушай, пацан, — обратился к Максиму, стоящий рядом, дальнобойщик, настоящий верзила, — ты хочешь нарваться? Да ещё на ночь глядя? Ты на себя посмотри. Или у тебя где-то есть кнопка, которая раздует тебя так, что всех вокруг «ушатаешь»? — Он рассмеялся. — На меня глянь. Я тебя сдую, как таракана, и то в дуду не дудю. Заползи в свою хибару и сопи в обе дырки, чтоб не задели. Наше дело сторона.
— Совет исключительно дружеский.
Метрдотель, дальнобойщик, и его напарник, стоявший рядом, дружно и громко расхохотались.
Максим прекрасно понимал, о чём они говорят, и хотел было что-то ответить, но у него так зашумело в ушах, что он стоял, словно оглушенный неприкрытым оскорблением. Над ним откровенно издевались.
— А если они там, — начал Максим, но тут же осёкся.
Он не имел понятия о том, что хочет произнести, и голос у него задрожал так, что он готов был расплакаться. Он готов был расплакаться от унижения, презрения и утверждения каким-то мужланом, который, может и читать-то толком не умеет, где его место в этой иерархии жизни, в этой пищевой цепочке.