Сирингарий
Шрифт:
– Знала про беду, отчего же чужака обогрела-приютила?
Женщина усмехнулась.
– Живу не барствую, деньги лишними не бывают. Без кормильца туго приходится.
– Понятно, -помедлив, отозвался Варда.
– Разреши…
Оттеснил женщину, забрал у неё топор.
– Колун мне не разбей, - попросила та, отходя и присаживаясь на полешко.
– Если ещё что спросить хотел, так спрашивай, кнут.
– Как умер твой муж? Корочун прибрал?
Женщина тяжело вздохнула. Покопалась в поясе, вытащила
– Да ровно на том месте, где ты сейчас стоишь, - сказала, сильно выдыхая дым.
– Я когда нашла, поздно было, околел весь.
– Бил тебя?
– Бивал, - равнодушно подтвердила хозяйка, затягиваясь, - а нешто есть бабы небитые? Чай, не одна я такая. Но мужик дельный был, не пил, не буянил, лесом кормились…
– Зверя добывал?
– Бортничал. С того мы неплохо жили, а зверя в лесу мало.
Варда кивнул. Дрова он колол быстрее хозяйки - и силы больше, и сноровки, и рук.
– А стоите здесь давно?
Женщина задумалась.
– Почитай, зимы три будет.
– Всех в узле знаешь, конечно?
– Всех не всех, но чужих сразу примечу.
– Знахарка у вас есть?
– Есть одна старушка, вроде как травами народ пользует, кости вправляет, здоровье в хилых вдыхает. Я-то сама, хвала Козе, не из болезных. Не смотри, что тонкая, - усмехнулась, заметив взгляд кнута.
– Ну, как? Ещё что спросишь?
– Ты говоришь, в лесу люди и раньше пропадали. Может, тварей каких видели поблизости? Может, живницы водятся, или межевеки норы роют?
– Э, эта докука мелкая стороной обходит, - отмахнулась хозяйка, - тихо у нас. Всех кнуты спугнули. А лес на то и лес, чтобы людей добывать. Мой муж глубоко ходил, места потаённые знал. Сколько раз просила с собой взять - ни-ни. Уговор у него с тамошним хозяином был.
Усмехнулась. Вытянула ноги, погладила крепкие колени под юбкой. Голову набоку склонила, потянулась, удерживая самокрутку зубами, ровными и белыми.
– Ты сам чудной, кнут. Тёмный такой, будто с по-над солнечной стороны припожаловал.
Кнут сдержанно улыбнулся. Загнал топор в колун.
– А тебе смелости не занимать. Людва кнутов обычаем сторонится.
– Правильно делает, - ответила на то хозяйка, не отводя взгляда, - я к вам тоже не лезу. Обожди малость. Вспомнила что…
Поднялась, ушла в избу. Кнут терпеливо ждал, следом не пошел. Вскорости хозяйка вышла, держала в руках тряпицу. Протянула, в глаза кнуту глядя. Тот молча развернул сверток. На тканине лежало простое веретенцо с толстым, как червяк, черным волосом. Будто не человеческий даже, а скотий.
– Муж мой, как в лес сбирался, кажный раз эту штуку с собой в котомку пихал. Мне не рассказывал, к чему. Может, тебе виднее будет, кнут.
***
– Тут такое дело, Большеглазый! Такое дело!
– Сивый сразу ухватил за химок Варда, поволок
– Слышь-ко, бродил я по лесу, бродил по зелёному, следы искал тварин да поживу их, косточки сблеванные. Косточки сблёванные, ремешки кожаные...
– Нашёл?
– перебил Варда, по опыту зная, когда натягивать узду.
– А вот нет, нет! Что за тварь такая, что людей без следа глотает, если не живоглот? А его присутствия я и не учуял!
– И хозяйка говорит, что чужих в узле не примечала, - Варда остановился, потёр лоб.
– Так и сойдется, что булыню за чужую вину прирежут.
– Нельзя так, - Сивый ногой топнул, зубом цыкнул.
– Есть что-то, есть, нутром чую, а глазом не вижу!
Времечко утекало, солнце пятилось. Булыня посиживал себе в компании сотворения Сивого, но, на рассвете, народ за ним придет. И отдать его потребует, а кнуты слово держали.
– Так, давай еще раз, пройдёмся по фактам. Детей исчезло трое. Ни крови, ни следа. Людоедов среди скота нет, от тех пахнет особо. Что ещё?
– Из ведающих людей тут, по словам хозяйки, только бабка-травница. Помнишь её?
– Как забыть, - аж вздрогнул Сивый, - рожа что у суки вымя. Айда доскребемся до неё? Небось утаивает тайны, старая кошёлка!
– Спросить можно, - задумчиво согласился Варда, - но едва ли она что знает. Махнемся? Ты к ней, а я лунных зайцев выманю да поспрашиваю?
– Как что пушистое, так ты сразу руки тянешь, - укоризненно вздохнул Сивый, но согласился.
К нему бы зайцы не выбежали, побоялись, а вот бабку-травку допросить вполне может.
***
Как стемнело, Пустельге окончательно взгрустнулось. Он и пить хотел, и от печева какого не отказался бы. Однако сам понимал, не след ему сейчас в узле показываться. Отволохают.
Сторож его сидел недвижно. В сумерках вовсе потерялся. Пустельгу отпустил до кустов, нужду справить, и то так спину взглядом буравил, что булыня аж багровый вернулся.
Один раз шастнуло что-то из-под корней, длинное и толстое. Булыня на месте подскочил, а заяц уже поспел управиться с напастью. Только хрустнуло.
– Молодец, - похвалил нервно Пустельга и заяц горделиво повел ушами, красуясь, как молодец на вечерке.
Подкатился ближе, под локоть пристроился. Булыня вздохнул, обхватил колени руками. Без дела сидеть, пока чужие его судьбу решали-разбирали, противно было. Думал булыня. Ребятенка, как пить дать, в лес умыкнуло. Здесь лес стоял крепкий, коренной, обжитой. Пустельга на себе его глаза чувствовал, его дыханием дышал.
Поднялся решительно. Комок-колобок тут же подскочил.
– Айда со мной, - сказал ему Пустельга, хлопнул себя по бедру, будто пса подзывая, - не дело это, мне, взрослому мужику, девицей посиживать. В лес пойдем, пока совсем не стемнело. Поищу-покличу, а ты мне подмогнёшь. Добро?