Сирингарий
Шрифт:
– Разойдемся? – еще раз на проверку предложил Железнозубый.
Ничего не ответили, а Сивый предплечьем отбил первый выпад. Храбрые ребята попались. Людва, теплый хлебный скот, против кнутов только таких и могла поставить.
Трое побитых на земле возились, встать не могли – Старуха, кровь чуя, теперь силы тянула, и пока те жилы запрут, пока оторвутся, Сивый уже далеко будет.
Двоица эта дружная ему мешала. Наступала слитно, бок к боку, окутывала, опутывала вязкой сетью ударов, и не каждый Сивый успевал ловить, а бить
Зашипел в сердцах:
– И–и, что с вами делать, доставучими!
Сказал – и ухватил обоих за лица, стянул да поменял личины местами. Оцепенели хижие, уставились друг на друга, а Сивый топнул, да вогнал хижих по колено в землю. Дала бы Невеста за такое по шее, но медлить не было времени.
Дальше пошёл.
***
Амуланга вскрикнула, дернулась, когда схватили её за запястье, сжали – едва косточки не смололи.
– Дура девка, – сказал хриплый мужской голос, – ну как есть дура.
Отшвырнул, будто негожую тряпку, а нож брезгливо прихватил зубами, раздавил в крошево. Потянулся к пленнику. Сперва нить на горле разорвал, пальцы тем себе глубоко прожег. После цепи оборвал, и только потом запястья освободил.
Варда вдохнул полной грудью, выпрямился в рост. Амуланга сжалась в комок под взглядами кнутов.
– Что же ты, – проговорил Варда, с горечью щуря красивые глаза, – что же ты, девочка?
– Я ради тебя старалась, – скороговоркой Амуланга заговорила, слезы глотая, – тебя бы в человека обернула, вместе бы жили, детишек у Козы выпросили бы…
Сивый захохотал, заухал.
– Человеком, – проговорил, в восторге ударяя себя по коленям, – человеком! Кто же тебе такую глупость сказал, а?! Кнуты людьми не делаются, глупый хлебный скот!
Варда удержал его руку.
– Погоди. Кто тебе велел?
– Не велел. Подсказал только, – прошептала Амуланга.
***
Под половицей было пусто, будто вычерпали.
– Здесь оставляла, – утвердительно всхлипнула девушка.
Когда вел её за собой другой кнут, железнозубый, никто не вышел из спящих домов, никто не вступился. Хижие – и те будто сгинули. Кнут был в своем праве, в своей игре.
– Странное дело, – прищурился тот.
Стукнул себя когтем по зубам, осматривая куколкину колыбельку.
– Откуда взяла, говоришь?
– Из–под земли достала. Матушкина памятка.
Измученный железом Варда молчал, привалившись к косяку, следил за ними. С ним девушка все пыталась встретиться взглядом, да тот каждый раз отворачивался.
Вот и сейчас – отвел глаза, уставился в потолок. И застыл.
Крикнул на чужом языке, и другой кнут едва поспел развернуться, когда прыгнуло сверху, из потолочной мглы, безобразное уродище. Не куколка маленькая, советчица, а скрутка с человека ростом, мертвыми волосами паклей, без лица, и тулово тряпичное будто железом начиненное.
Амуланга завизжала – схватило
Забилась, как рыбка на проволоке, а чудище вдруг махом сдёрнули – так, что клыки пропахали оплетку платья, кожу с плотью, да сорвались с добычи. Сивый бросил чудовище о стену, топнул ногой – заплясали блоки–хворост, выпустили увязки–проволоку, обхватили бьющуюся тварь.
Сомлевшую Амулангу подхватил на руки Варда. Оттащил в сторону, унял кровь, отвел с лица волосы.
– Глупая ты, – сказал печально.
Сивый распахнул рот – полетели птицы с железными носами, в черном пере. Налетели на страшилище, да то не далось, с проволоки сопрыгнуло, от птиц увернулось.
– Гляди теперь, кого выкормила! – крикнул девушке злой кнут.
Обхватил чудище поперек туловища, поднял, о землю стукнул – то обмякло, рассыпалось катушками.
А потом сплелось воедино – и опять кинулось.
– Ты ей жизнь вернула, так тебе её и отнять, – твердо сказал Варда.
Амуланга вздрогнула, запрокинула голову. Как так?
Уж если кнуты с ней управиться не могут, то что она, хлебный скот, поделать может?
Так и стояла, в стену вжавшись, покуда Варда и Сивый страшилище в клещи брали. То металось, скакало по стенам, по потолку, а потом Варда изловчился, закинул её сетью, а железнозубый плюнул себе в кулак, швырнул на пол – заскакали косточки мелким горохом, проросла костяника оковами, проткнула–спеленала.
– Чего застыла, ровно чурбан?! Сюда иди!
Амуланга замотала головой, крепче вжалась в стену. Ох, хоть бы Сон пришел, прочь уволок из духоты. И двери то не стало – чудовище все перемесило, окно с дверями спутала.
Сивый зарычал по–звериному. Руку вытянул – из другого угла комнаты, железными пальцами её за локти ухватил и к себе протянул.
– Как? – девушка забилась в его хватке. – Как извести? Я не умею, не способна я…
– А ножом махать на своего желанного куда как способна оказалась, – фыркнул кнут.
Девушка попятилась в ужасе. Кнут сжал ей затылок, пригнул к страхолюдине.
– Как оживляла, так и убивай!
Зажмурилась Амуланга. Догадалась.
Впилась зубами в пустое лицо. Мягкое, будто бы подушечное, ненастоящее, даром что дергающееся. Рванула кусок, выплюнула, за шею схватила, а там толкнулась в горло живая кровь.
Её собственная – обратно полилась. Чудовище зашлось немым криком.
Девушку затошнило. И теперь руками, зубами терзала, лишь бы скорее успокоить.
Не сразу поняла, что всё – кончилось.
– Будет, будет, – теперь её пришлось оттаскивать от куколкиных тряпок.
– Вот и ладно, – кнут похлопал её по щекам, – ишь, румянец вернулся. Что, сладка кровушка? Ровно водичка ягодная?
Амуланга молчала. Смотрела дикими пустыми глазами, билось сердце, как железный барабан, да сладко пощипывала, подпитывала корень языка кровь.