Сирингарий

Ульяничева Евгения

На гулянки небось, подумала Томилка. Ну-ну.

Все дела переделала, умницу-Авдея уложила, сама на печке устроилась. Наказала себе глаз не смыкать, а все равно закемарила. Проснулась, когда половица скрипнула. Илейка вернулся, сталбыть. Пошумел у себя, уронил что-то. Затих.

С Томилки сон уже сдуло. Лежала, поджидала, как кошка мышку.

С печки спустилась тише перышка лебяжьего. Глянула - так и есть, спит, вредитель. Ноги-руки раскинул, башку чубатую свесил, рот открыл. Сопит, зубами блестит.

Холодно

ногам босым стало. В окно лунь заглядывал, тоже любопытно ему.

Укрепилась Томилка духом, подобралась ближе, взмахнула ножничками - упала на ладошку прядка. Илейка буен волосом уродился, в мать. Та, правда, косищи свои змейные колосом свивала да вкруг головы носила, а этот разбросает по плечам и скачет что твой козлище.

Убралась Томилка из спаленки задом наперед. Не потревожила сынка хозяйского. Тот только всхрапнул да на бок перекинулся.

Рассмотрела в полутьме Томилка волосы - будто рыжий огонек, так и ластится. Так и светятся. Завернула в платок, стянула узелок.

Наскоро собралась - ноги в лапотки сунула, верхнее платье накинула, да из дому - шасть.

Во дворе оробела малость. И то сказать, ночь тихая была, не праздничная. Лунь на цепках да звездочки частые, тишь-гладь. Изредка взбрехивала собака, перекликались ночные букашки.

Успокоилась да пошла.

Ах, хорошо было на улице! Тихо, тепло. Не страшно совсем. Из избы в оконце глядеть - и то страшнее. Совсем осмелела Томилка, до овражины одним духом добралась.

В овраге том ключ-студенец пришёптывал, в речонку оборачивался. Речонка собой неказиста, курица ноги не замочит. А прямо посередке пень стоял. Чёрный собой, точно зуб гнилой. Вода его со всех сторон обтекала, обнимала, как сестрица братца.

Томилка подол подобрала, лапотки скинула, да на пень уселася.

Обратилась затылком к лесу ночному, набухшему. Заговорила.

– Постригуша-кумуша, Постригуша-любушка, ты приди на гостевание, приди за подарочком. Забери волос густой, дай волос пустой, да голос петушиный, да дух козлиный, да зубья редкие, да болести крепкие.

Узелок же с волосками Илейкиными позади себя положила.

Сказала - замерла. И вот - тихо стало. Смолкли птахи. Букашки-козявочки и те бросили в траве вошкаться.

Холодом дохнуло в затылок Томилке, водица встрепенулася, булькнула, словно кто грузный зашел.

И вновь запела-заиграла живность.

Обернулась Томилка - нет узелка. Хлопнула в ладоши. Заговор-то, слова заветные, Томилка нарочно искорябала. Вот ужо будет Илейке проплешь как у деда!

Засмеялась в кулак. Вот как славно она придумала!

В дом вернулась радостная, заглянула к Авдеюшке - спал тот, сердешный. Ровно котенышек под одеялом свернулся. Ножки у него завсегда мёрзли, даже в летнюю пору. Томилка ему носочки связала,

одеяльце справила с пухом лебяжьим.

Сама под одеяло нырнула. Озябла, покуда бегала. Погрелась, да заснула.

Стук-постук, стук-постук, ровно кто балуется, под окошком играется.

Томилка глаза открыла.

Тишина стояла - мёртвая. Ночь глухая, только лунь в окошко пырится. Бледный, точно луковица загнившая.

Стук-постук.

Нахмурилась Томилка, встрепанную голову подняла. Что за притча? Кому такому неспокойному бродить вздумалось?

Или - похолодела - тати пробрались, с ножами вострыми, с личинами березовыми? Ох-ох, тошненько…

Пса хозяева не держали. Была до сего лета псица-белица, злая, желтоглазая, быстроногая. Была да сбегла. А нового охранника завести не поспели.

Спустилась Томилка с печки. На карачках к оконцу пробралась. Глянула. Пустой двор, свет луни играет-мигает. Только успокоилось сердечко Томилкино, как разглядела - открыта калитка-то. Как так? Неужто она крючок не набросила, позабыла?

А тут заплакал Авдеюшка у себя. Томилка к нему поспешила.

– Что такое, воробышек? Али сон дурной?

Авдеюшка на кроватке сидел, в оконце пальцем тыкал.

– Баба там ходит, Томилушка!

– Какая баба, соколик? Приснилось тебе, привиделось.

– Чужая баба! Дикая, лесная.

Томилка только руками всплеснула. Поглядела в окошко - и нет никого, а на душе неспокойно, муторно. Авдеюшка смотрел, молчал. Не из боязливых парнишечка, даром что безногий.

В сенцах стукнуло. Там Томилка точно дверь засовом заложила. Ровно кто за кольцо подергал. Укреп проверил.

– Не ходи, - шепнул Авдеюшка.

Томилка только бровки сдвинула.

Не из робких была. Когда только приехала, ее, чужачку пятнистую, начали парни местные задирать. Так Томилка дрын взяла и погнала тех парней, как коз с огорода.

В сенцах темно было.

Прихватила Томилка топор хозяйский.

– Кто там ходит, кто бродит? Назовись!

Прошелестело за дверью, ровно кто одежой обтерся, постучало по крылечку костяным стуком.

– Знаю тебя, слышу тебя! Вот ужо спущу собак!

Тут гулко брякнуло в комнате, где спал-почивал Илейка.

Томилка присела сначала, а потом туда метнулась, запнулась в темноте о сбитый половичок, ворвалась к Илейке с топором наотмашь.

Тот сидел на полу, на заднице, открыв рот, таращился на окно. Перевел взгляд на Томилку, попятился, заскреб босыми пятками.

– Т-ты чего эта, а?

– А ты чего?!
– запальчиво крикнула Томилка.

Илейка молча указал на окно. Томилка подалась ближе, и в то же времечко просунулась в комнатку костяная рука, зашарила по постели.

Взвизгнула Томилка да ударила топором.