Сиротка. Книга 1
Шрифт:
– Вы совершенно правы, отче, – согласилась настоятельница. – Я постараюсь обуздать юношескую пылкость нашей сестры Марии Магдалины.
Кюре нахлобучил на лысую голову шапку и закутался в накидку. Стоило ему приоткрыть створку двери, как резкий ледяной ветер ворвался в дом. Монахиня невольно сделала шаг назад, в тепло, и, кивнув в знак прощания, с облегчением закрыла за священником дверь.
Слова отца Бордеро не пришлись ей по душе. Сверху донеслись удивленные возгласы и звонкий смех. На лестнице появилась сестра Викторианна.
– Матушка, скорее поднимайтесь! Мари-Эрмин
– Спокойствие, сестра Викторианна! – приказала настоятельница. – Это никакое не чудо. Нужно создать хотя бы видимость дисциплины! Монастырь – не место для криков и смеха.
Сестра Аполлония не торопясь поднялась по лестнице. Сестра-хозяйка испарилась, но из кухни доносился шепот.
«Угодна ли Господу строгость, к которой меня призывает святой отец? – спросила себя сестра Аполлония. – Благопристойность – да, но разве это хорошо – лишать сестер моментов радости?»
Войдя в комнату, она увидела Мари-Эрмин, стоящую на своих ножках. Малышка держалась за стул и улыбалась ей, показывая свои крохотные зубки.
«Спаситель, сколько в ней невинности! – подумала она. – “Пустите детей приходить ко Мне и не препятствуйте им, ибо таковых есть Царствие Божие!” [6] »
Слова из Евангелия сами собой пришли на ум. Увидев сконфуженные лица окруживших девочку сестер, настоятельница вздохнула.
– Когда к нам приходит отец Бордеро, прошу вас, будьте сдержаннее, сестра Мария Магдалина. Это и вас касается, сестра Викторианна.
6
Мф, 19:14. (Прим. пер.)
Пожилая монахиня удалилась в свою комнату, чтобы помолиться. Головная боль молотом стучала в висках.
«Эта боль – предвестник метели!» – подумала она.
Элизабет Маруа стояла у окна в кухне. Ее муж, зажав трубку в уголке рта, покачивался в кресле-качалке. У Жозефа были свои привычки. Когда ему выпадало работать в ночь, он любил часть дня провести в приятном безделье, предварительно плотно позавтракав. А потом с полудня и до семи вечера он спал.
Молодая женщина следила глазами за темным силуэтом идущего по улице человека. Нахмурив брови, она прижалась носом к стеклу.
– Сдается мне, что это кюре, Жозеф, – тихо сказала она. – И идет он от монастыря. Да, это он. И направляется к нашему дому.
Жозеф выпустил длинную струю дыма. Прыжком вскочил на ноги и направился к двери, на ходу подхватив меховую куртку.
– Останься, Бетти! – мягко приказал он жене.
Жозеф вышел. Элизабет прислушалась. Муж и кюре разговаривали прямо на пороге, под козырьком.
– Здравствуйте, отче! Сегодня Господь послал нам первую настоящую метель, – объявил Жозеф.
– Ну, бояться-то нам нечего, – добродушно ответствовал священник. – Мало ли мы их пережили! Друг мой, я пришел к вам с просьбой. Не осталось ли в вашем доме ненужных игрушек для маленькой девочки,
Рабочий задумался. Потом покачал головой.
– Святой отец, к сожалению, у нашего Симона одна-единственная игрушка – лошадка, которую я своими руками вырезал из кленового полена. Вы меня поймете, если я скажу, что не хотел бы отдавать ее в чужие руки.
Элизабет поджала губы. Она вспомнила о разноцветном шарике, внутри которого перекатывался бубенчик. Сын давно потерял интерес к этой игрушке.
«Жозефу не хватает милосердия, – сказала она себе. – Этой малышке тоже хочется играть!»
Она поплотнее закуталась в шаль и открыла окошко. Холод моментально наполнил комнату.
– Жозеф, ты забыл о красно-зеленой погремушке! – крикнула она. – Симон с ней давно не играет. Она в детской. Я могу сходить и принести!
– Бетти, вспомни, эта погремушка давно сломалась, – вздохнул муж. – Закрой окно, не выстуживай дом.
Кюре легко читал в сердцах своих прихожан. Жозеф Маруа был честным тружеником, но при этом человеком прижимистым и неохотно делился тем, что заработал или сделал своими руками. Он откладывал часть зарплаты, надеясь со временем выкупить дом, в котором сейчас жил с семьей. Молодая супруга слушалась его во всем – она любила мужа, да и разница в возрасте у них была порядочная. Элизабет почти всегда соглашалась с решениями мужа, но ее женская душа не была чужда щедрости и милосердия.
– Добрый поступок вам зачтется, Жозеф, – сказал отец Бордеро. – Я починю эту погремушку. Господь уберег нас от оспы. Теперь я с уверенностью могу сказать, что у ребенка была корь. Зимние месяцы тянутся долго, вы не хуже меня это знаете. Мари-Эрмин будет скучно без игрушек.
Элизабет впервые услышала имя девочки. После переезда в Валь-Жальбер она редко выходила из дома – таково было желание ее супруга – и очень страдала от этого вынужденного одиночества.
«Наверняка все жительницы поселка давно знали, как ее зовут… Мари-Эрмин – какое красивое имя! – подумала она с легкой завистью. – А если я рожу девочку, как ее назвать?»
Жозеф стукнул в раму окошка, которое она минуту назад закрыла на крючок.
– Бетти, сходи за погремушкой. Если месье кюре сможет ее починить, я охотно ее отдам, – сказал он, наградив супругу тяжелым взглядом.
Элизабет побежала наверх, подозревая, что ссоры после ухода кюре не миновать. И оказалась права. Жозеф не сдержал своего раздражения:
– Зачем ты сказала кюре про эту погремушку? – сердито спросил он. – Когда у нас родится второй ребенок, я новой покупать не буду, так и знай!
Элизабет порывисто обняла супруга.
– Это счастье с нами уже случилось, Жозеф, – пробормотала она, краснея. – Я беременна. Мне хотелось убедиться, поэтому я не сказала тебе раньше. Ребенок родится в начале июля.
Он отстранился, сжимая ладонями ее плечи. Выражение лица переменилось. Гнев уступил место гордости.
– Ты ждешь малыша? Моя Бетти, какая радость! Вот посмотришь, это будет мальчик. У нас будет два парня, и в четырнадцать лет они пойдут работать на фабрику. Имея три зарплаты, мы купим и дом, и даже автомобиль!