Система природы, или О законах мира физического и мира духовного
Шрифт:
Таковы роковые и неизбежные следствия приписываемого божеству морального облика и учения, требующего от людей слепого повиновения абсолютному владыке, произвол и прихоть которого определяют все обязанности. Те, кто впервые дерзнули сказать людям, что в вопросах религии они не смеют ни обращаться к своему разуму, ни считаться с интересами общества, имели, очевидно, целью сделать из них игрушки или орудия своей собственной злобы. В этом коренном заблуждении берут начало все странности различных религий, их кровавое безумие, бесчеловечные гонения, так часто бывшие гибельными для народов, - одним словом, все те ужасные трагедии, причиной и предлогом которых было имя всевышнего. Всякий раз, когда хотели внести раздор в отношения людей друг с другом, им внушали, что этого требует бог. Таким образом, сами теологи постарались оклеветать и ославить призрак, вознесенный ими во имя их интересов над обломками человеческого разума и плохо изученной природой, в тысячу раз превосходящей тиранического бога, которого делают ненавистным для всякого добродетельного человека, думая превознести и прославить его. Именно сами теологи разрушают собственный идол, приписывая ему бесчисленные противоречивые качества; именно они, как это будет еще показано в дальнейшем, подкапываются под основы морали, строя ее на идее о непостоянном и капризном боге, гораздо чаще несправедливом и жестоком,
Но допустим на минуту, что бог обладает всеми человеческими добродетелями в бесконечной степени; мы должны будем в этом случае признать, что он не может соединять их с метафизическими, теологическими и отрицательными атрибутами, о которых мы уже говорили. Если бог есть чистый дух, то может ли он действовать подобно человеку, являющемуся телесным существом? Чистый дух не видит ничего; он не слышит ни наших молитв, ни наших воплей; лишенный органов, вызывающих в нас чувство сострадания, он не может сжалиться над нашими бедствиями; он не неизменен, если его настроения могут меняться; он не бесконечен, если природа существует наряду с ним и отдельно от него; он не всемогущ, если не предвидит совершающихся в мире зол и беспорядков или терпит их; он не вездесущ, если не находится в совершающем грех человеке или покидает его, когда тот совершает грех. Таким образом, как бы ни рассматривать этого бога, приписываемые ему человеческие качества неизбежно уничтожают друг друга; к тому же они никак не могут существовать вместе со сверхъестественными атрибутами, которые приписывает богу теология.
Что касается так называемого откровения воли божьей, то оно не только не является доказательством его благости, или любви к людям, но, наоборот, свидетельствует о его злобе. Действительно, всякое откровение предполагает, что божество в течение долгого времени могло не сообщать человечеству знания самых важных для его счастья истин. Кроме того, сообщение этого откровения кучке избранников свидетельствует о несправедливой пристрастности этого божества, мало совместимой с представлением о благости отца человеческого рода. Далее, учение об откровении противоречит представлению о божественной неизменности, так как оно означает, что бог сначала был равнодушен к тому, что люди не знали его воли, а затем захотел, чтобы они узнали ее. Наконец, это откровение противоречит всем понятиям о справедливости и благости бога, которого называют неизменным и который мог бы без всяких откровений и чудес просвещать и убеждать людей, внушая им желательные ему идеи,- одним словом, мог бы вполне располагать их умами и сердцами. Но что сказали бы мы, если бы захотели подробно рассмотреть все мнимые откровения, якобы данные людям! Мы увидели бы, что этот бог рассказывает сказки, недостойные мудрого существа, поступает вопреки естественным понятиям о справедливости, возвещает лишь загадочные и непонятные прорицания, изображает самого себя в облике, несовместимом с его бесконечными совершенствами, требует каких-то пустячных вещей, унижающих его в глазах разума, и нарушает установленный им в природе порядок, чтобы убедить людей, которых он, однако, никак не может заставить усвоить желательные ему взгляды, чувства, поведение. Мы нашли бы, наконец, что этот бог всегда появлялся лишь для того, чтобы возвещать необъяснимые таинства, непонятные догматы, нелепые обряды, ввергать человеческий ум в трепет и смущение и особенно давать людям неиссякаемый источник для раздоров. Ясно, что всякое откровение, которое непонятно или в котором речь идет о тайнах, не может быть делом разумного и мудрого существа; если такое существо говорит, то для того, конечно, чтобы быть понятым теми, кому оно хочет открыться. Говорить для того, чтобы не быть понятым, может только безумное и злонамеренное существо. Поэтому ясно, что так называемые тайны жрецов выдуманы ими, чтобы скрыть свои собственные противоречия и свое полное незнание сущности божества. Они сразу покончили со всеми затруднениями, говоря: это тайна. Впрочем, в их интересах было, чтобы люди ничего не понимали в мнимой науке, обладателями которой они объявили себя.
Мы видим, таким образом, что теологические идеи о божестве всегда смутны, противоречивы и неизбежно пагубны для спокойствия людей. Эти темные понятия и туманные спекуляции были бы довольно безобидны, если бы люди не придавали такого значения своим фантазиям о неизвестном существе, от которого они якобы зависят, и не извлекали из таких фантазий пагубных для себя выводов. Так как у них никогда не будет постоянного и общего критерия для определения этого существа, созданного посредством сочетания самых разнообразных и разнородных представлений, то они никогда не сумеют сговориться и столковаться насчет него. Этим объясняется неизбежное разнообразие религиозных взглядов, которые всегда служили поводом для бессмысленных раздоров, всегда считались весьма важными и от которых, следовательно, зависело спокойствие народов. Обладатель пылкого темперамента не признает бога флегматичного и спокойного человека; слабый, желчный, недовольный человек будет представлять себе бога иначе, чем брызжущий весельем и довольством, наслаждающийся покоем здоровяк. Добрый, справедливый, сострадательный и мягкий человек будет рисовать себе бога иначе, чем суровый и непреклонный мизантроп. Всякий индивид будет представлять себе бога согласно своему собственному образу жизни, своим мыслям и чувствам. Мудрый, честный и рассудительный человек никогда не сумеет представить себе, чтобы бог мог быть жестоким и неразумным. Но так как при создании богов главную роль играло чувство страха, а представления о них постоянно сопровождались ощущением ужаса, то имя бога всегда заставляло людей трепетать; оно вызывало в их уме печальные и скорбные мысли, то ввергая их в беспокойство, то воспламеняя их воображение. Вековой опыт доказывает нам, что это лишенное определенного смысла слово, ставшее для человечества важнее всего, распространяет повсюду ужас и безрассудство, производит в умах величайшие опустошения. Ясно, что постоянный страх - без сомнения, неприятнейшее из чувств - может под конец испортить самых сдержанных людей.
Если бы какой-нибудь мизантроп, движимый ненавистью к человечеству, захотел внести смятение в его ряды, то вряд ли он мог бы найти более действенное средство, чем заставить людей постоянно думать о существе, не только неизвестном, но совершенно недоступном познанию, о существе, на которое он, однако, указал бы им как на средоточие всех их помыслов, образец и единственную цель всех их поступков, предмет всех их исследований, более важный, чем жизнь, так как их настоящее и будущее блаженство неизбежно должно зависеть от него. Что получилось бы, если к этим представлениям, самим по себе способным внести путаницу в мысли, он присоединил бы идею об абсолютном монархе, который не подчиняется в своем поведении
Такова буквальная история того, что было произведено на земле именем бога. Это имя всегда внушало людям страх, так как у них никогда не было определенных идей о подразумеваемом ими существе. Качества бога, якобы открытые некоторыми метафизиками в результате продолжительных размышлений, только нарушили покой народов, как и каждого из составляющих их граждан, бесцельно ввергли их в скорбь, внесли в их сердца раздражение и злобу, сделали их существование несчастным, заставили их проглядеть то, что действительно необходимо для их счастья. Под магическим влиянием этого страшного слова человечество то пребывало в бесчувствии и оцепенении, то, подстегиваемое слепым фанатизмом, впадало в ярость, то, охваченное страхом, начинало ползать подобно рабу, сгибающемуся под взмахами бича неумолимого и всегда готового ударить господина; люди полагали, что родились лишь для того, чтобы служить этому господину, которого они никогда не могли узнать и о котором им внушили самые страшные представления, чтобы заставить их вечно трепетать перед ним, стараться умиротворить его, бояться его мести, жить в слезах и страданиях. Если человек поднял к богу свои полные слез глаза, то он сделал это в избытке страдания; тем не менее он продолжал относиться к последнему недоверчиво, так как считал его несправедливым, суровым, капризным, неумолимым. Он не мог ни трудиться для своего счастья, ни укреплять свой дух, ни обращаться к своему разуму, потому что не переставал сокрушаться и ему не было позволено забывать о своих тревогах. Он стал своим собственным врагом и врагом своих ближних, так как его убедили, что на земле ему запрещено счастье. Всякий раз, когда речь заходила о его небесном тиране, он терял способность рассуждать, как бы впадая в детство или в безумие, заставлявшее его подчиниться авторитету. Человек еще в материнской утробе был обречен на рабство, и тираническая сила мнения заставила его носить цепи до конца своих дней. Жертва панического страха, который постоянно поддерживали в нем духовники, он пришел на землю как будто для того, чтобы грезить на ней, вздыхать, стенать, вредить самому себе, лишать себя всякого удовольствия, отравлять себе жизнь или нарушать счастье других людей. Вечно во власти ужасных призраков, создаваемых его воображением, он сделался тупым, глупым, безрассудным, часто становясь злым, чтобы почтить бога, на которого ему указывали как на образец или за которого ему приказывали отомстить.
Так люди продолжают из рода в род падать ниц перед пустыми призраками, созданными страхом в начале человеческой истории в обстановке невежества и бедствий. Так они, трепеща, поклоняются пустым идолам, которых создают в глубинах святилища - своего собственного мозга; ничто не может разуверить их, ничто не может убедить их, что они поклоняются самим себе, падают ниц перед собственными творениями, пугаются нарисованной ими самими страшной картины; они упорно продолжают преклонять колени, испытывать страх, дрожать; они считают преступлением простое желание рассеять свои страхи; они не признают в божестве смехотворного порождения собственного безумия; они поступают, точно дети, пугающиеся, замечая в зеркале свои искаженные ими самими черты. Пагубное понятие о боге породило их вредные для них самих странности, которые будут существовать до тех пор, пока это непостижимое понятие не перестанут считать важным и необходимым для счастья человеческих обществ. Но ясно во всяком случае, что тот, кто до наступления этой знаменательной минуты сумеет уничтожить это роковое понятие или по меньшей мере ослабить его гибельное влияние, будет, безусловно, другом человеческого рода,
Глава 4. РАЗБОР ДОКАЗАТЕЛЬСТВ БЫТИЯ БОЖЬЕГО, ДАННЫХ КЛАРКОМ.
Обыкновенно считают единодушное признание людьми существования бога лучшим доказательством его бытия. На земле нет народа, говорят нам, который не имел бы истинных или ложных идей о всемогущем существе, управляющем миром. Самые грубые дикари, как и самые цивилизованные народы, вынуждены задумываться над вопросом о первопричине всего существующего; на этом основании нас уверяют, что голос самой природы должен убедить нас в существовании бога, понятие о котором она запечатлела в умах всех людей; отсюда заключают, что идея бога - это врожденная идея.
Если, отказавшись от всяких предрассудков, мы станем анализировать это доказательство, кажущееся многим людям столь несокрушимым, то увидим, что единодушие людей по вопросу о предмете, которого ни один из них никогда не мог узнать, не доказывает ровно ничего; это единодушие доказывает только то, что люди обнаруживали свое невежество всякий раз, когда пытались составить себе какое-нибудь представление о скрытом существе, которое не могло стать объектом их опыта, или пытались рассуждать о природе этого существа, к которому они никогда не могли подступиться с какой-либо стороны. Распространенные по всей земле пагубные понятия о божестве доказывают только, что люди повсюду испытали ужасные бедствия, были жертвами разных катастроф и переворотов, претерпели всяческие несчастья и страдания, не зная их естественных, физических причин. События, жертвами или свидетелями которых были люди, не могли не вызвать их восхищение или страх; но, не зная сил и законов природы, ее неисчерпаемых богатств, производимых ею при известных обстоятельствах действий, люди решили, что эти явления зависят от какого-то скрытого деятеля, о котором у них имелись лишь смутные представления, а побуждения и поведение которого они объясняли по аналогии со своими собственными побуждениями и поведением.
Таким образом, единодушное признание людьми бога доказывает лишь то, что, погрязая в невежестве, они испытывали чувство восхищения или страха и в своем смятении пытались усилиями воображения как-нибудь установить неизвестную причину поражавших или пугавших их явлений. В зависимости от характера своей фантазии они давали разное объяснение этой непонятной для них причине. Все сознаются, что не могут ни познать эту причину, ни определить ее; все утверждают тем не менее, что уверены в ее существовании, а когда от них начинают настойчиво добиваться ответа, то они говорят о каком-то духе - слово, указывающее только на невежество того, кто его произносит,- не умея связать с ним никакого определенного представления.