Системный администратор

Варава Алевтина Ивановна

— Так, а я ведь игрухой этой что хочешь могу перекроить, хоть весь характер кому поменять. И самостоятельных решений за подправленным не останется, — промямлил Пашка, чтобы оспорить хотя бы что-то, пусть на деле хотелось протестовать не против этого Лосевского заключения, а всеми силами отодвинуть от себя предыдущее.

— А были ли то его решения, Павел? — задумчиво проговорил Лосев и устремил взгляд своих ясных глаз в тёмное небо. — Я, конечно, не специалист, могу только по-своему рассудить, и неточно оно правильно. Но, раз силой бесовской решения меняются, то выходит, что и не были они именно что решениями души. Считаю я, что разделять следует то, что человек сам решает по натуре своей, по велению, так сказать, души, и то, что делает под гнётом. Будь то физическое какое давление, или куда более сильное — давление беспощадных внешних

сил. Из черт характера, Павел, мало что в человеке природой заложено, большую часть формирует взаимодействие со средой обитания. Сильный духом может тому во многом противиться, слабый — редко и мало. Но слабость воли о скверне не говорит. А говорит едино о слабости воли. Демоны же, они и сами когда-то были слугами Всевышнего. И если что-то и чтут, так это свободу выбора. Но нужно помнить всегда, что не всё человек по своей воле делает. Вот если будет кто стоять с ножом, допустим, на кухне, салат резать, а другой кто внезапно с разбегу на этот нож напорется и оттого умрёт, это ведь будет самоубийство вторым, а не убийство первым, вы согласны? Я считаю, что не станет на первом греха, потому что не было его воли. Или если чужую вещь али деньги кому-то без его ведома подбросят, то не станет воровством. Да даже если женщину принудить к непотребству силой, и похоти она не испытает, одно лишь отвращение, — не быть тому грехом, не быть прелюбодеянием. Это вот как с моими потугами чревоугодничать выйдет. Дело сделано, а сути нет. Но если тут всё довольно понятно, то есть ведь и другое внешнее влияние, не такое очевидное. Только вот если человека, грубо говоря, малолетним ещё и почти беспамятным, пугали чем-то постоянно и выработали у него привычку бояться того, ненавидеть то, злиться в преддверии того, — оно тоже не то чтобы по его воле случилось, как по мне. Это такое же принуждение к реакции, как и если человек салат резал, а кто-то с разбегу на кухонный нож набежал. Как неповинен кулинар в убийстве, так и тот, обстоятельствами приученный, неповинен в своей реакции. Не по воле его души она происходит, а вроде как автоматически, на одних выработанных рефлексах. И многое, знаете ли, Павел, в непотребных склонностях людских привито таким вот научением всяческим. И коли идут они от внешнего, а не от внутреннего у человека, выходит, то не по воле доброй, не по душевному пристрастию. Сложно оно, конечно, отделить, но разница есть. И те, кто может прекратить быть Каинами, раскаяться, они и стали теми Каинами, окаянными то бишь, по принуждению обстоятельств. Не по воле своей. И такие вот черты человеческие бесовские умения поменять могут так же просто, как пуля извне всякого хорошего человека намертво застрелить, каким бы праведным он ни был. Конечно, любой поступок так и так остаётся поступком человека, и он за него ответственность несёт, пусть бы это и было следствие воздействия. Но вот вопрос в том, по чьей воле, для меня неоднозначен. Замаял я вас, Павел, как погляжу. Подумать вам надо, да и отдохнуть не помешает. Да и мне тоже. Договорился тут с вами до того, что вроде как ерундой занимаюсь, которая отнюдь Агнии Ауэзовне не поможет. А как с тем быть теперь и сам ума не приложу…

Домой Пашка пошёл пешком сквозь толпы что-то празднующих пензяков, почти что не воспринимая окружающее. Башка гудела.

Надо было лечь в тишине, снести всякую усталость игрухой и подумать, разобраться, понять. Принять долбанное решение. Лосев не прав. Оно ещё совсем не принято. Оно, даже если бы и было принято, даже непонятно, насколько и как выполнимо.

Например, всё больше Пашке казалось, что стоит наведаться к Зинке с Женькой и по-тихому опорожнить плюшевого медведя и подушку. А может, даже и к той тётке блаженной, которую Слава окучивал. И к другим всяким.

Но такое факт Вельзевулу не понравится.

И попадёт Пашка в Ад.

А что там, собственно? Вот Лавриков почти что и не жалуется, хотя вроде как муки проскочил. Может, съездить на Агниено кладбище опять и себе земли накопать? Поговорить со старухой и расспросить по-людски? Хотя бы понимать будет, о чём речь вообще.

Интересно, а как это она, раскаявшаяся, смогла стать бесовкой? Выходит, паршиво в Аду всё-таки сильно.

Но если даже раскаявшиеся ради спасения готовы живущих губить…

Блин!

Правда была в том, что не хотел Пашка ни в Ад, ни в Рай, он жить хотел по-человечески, и всё тут. Ну кто о смерти всерьёз в шестнадцать лет думает?! Это же стариковские приколюхи.

Так за каким же фигом…

Телефон завибрировал, и дали младшему Соколову нового дракона.

А потом позвонила Пионова, и было прям слышно, что она изо всех сил старается не звучать обиженно.

— Будет не очень романтично, если первый раз за неделю мы встретимся на похоронах, — объявила Люська и натянуто хихикнула. Чёрт, ещё же похороны историка на Пашкину голову! — Алло, ты слышишь там? Чем ты занят целыми днями, что даже минутки написать нет? Если я тебе вдруг надоела, то так сразу и…

— Люся! Не неси чушь! — взмолился младший Соколов. — У меня работа тут. И херь эта с историком придавила.

— Прости-и-и-и, меня тоже, — тут же сменила вектор Пионова. — Просто хотелось поговорить и увидеться вообще. Ты устроился на работу опять? А куда?

И когда Пашка научится сначала думать, а потом говорить-то?

— Да такое, посылки ношу, — неопределённо пробормотал он. И добавил, для солидности: — Матери помогать надо, пока отца нет.

На этом этапе Люська помиловала его окончательно, правда, взяла клятву, что завтра они увидятся. Протрындели до самого поворота в нужный двор и простились на мирной ноте.

Дома во всех окнах горел свет, даже и в Пашкиной, что было особенно странно. Другая мама не звонила, и он был уверен, что она спит. Что там опять такое намутилось?!

Стрелой пронесясь мимо какой-то бабульки-полуночницы на лавке у подъезда, спешно взлетевший на второй этаж по лестнице младший Соколов торопливо открыл дверь и обомлел.

— Братуха!!! — сиганул с порога кухни прямо на него, впечатывая в стену, бритый налысо и словно бы оттого ставший выше, худой какой-то и угловатый теперь брат Серёга. — Ну ты и шляться стал! Ваще от рук отбился! — Серёга вжал в Пашкину макушку костяшки пальцев и начал усиленно тереть. — Чуть не психанул и не написал тебе уже!

— Чё… как… у тя ж дембель только через две недели плюс должен быть! — задыхался Пашка, давя порыв заломить Серёге руки так, чтобы тот уже не вывернулся.

— А вот свезло! С командиром скентовался! Ещё и подкинули удачно до Пензы! Сюрпризэйро! Ты рад, засранец?! Веселье вернулось в твои унылые будни! — с этими словами Серёга врезал ему кулаком в бок так, что перехватило дыхание.

Пашка успел сам себя поймать за запястье. Закачанные в тело рефлексы так явно демонстрировать брату не стоило. Как же это всё, блин, сейчас не в тему!

— Дай разуться ему, Серёжа, — выглянула из кухни Другая мама со сковородой в руках, и брат как-то разом Пашку выпустил и несколько поменялся в лице. Бросил назад, в кухню, взгляд растерянный и немного испуганный.

А когда Другая мама, сияющая улыбкой, вернулась к плите, шепнул:

— Чудеса какие-то. Как другой человек стал! Даже стрёмно.

— Она хорошая, — пробормотал Пашка, испытав жгучее чувство вины.

— Ага, будто инопланетяне спиздили и другую вселили, — неприятно пошутил Серёга и, верный себе, закатил собеседнику затрещину, правда, несильную. — Ну и было от бати вреда, мать его. Не звонил он тебе? — серьёзно добавил брат.

— Нет, — сглотнул Пашка, потирая макушку.

— Мальчики, идите к столу! — позвала Другая мама.

— Ща! — крикнул громко брат и ушёл в толчок, а Пашка быстро вынул из кармана несколько купюр и сунул в коробку из-под фена на зеркале: вернул, что брал утром, и ещё добавил. Потом поспешил в комнату, которую опять надо было делить с Серёгой.

Как же он некстати!

Постельное бельё Другая мама заменила на обеих кроватях, и значило это, что спать придётся на своей, той самой, которую оседлал позавчера демонический гость. От этой мысли кожу вздули мелкие острые пупырки, поднимая дыбом волоски на теле.

Пашка быстро скользнул взглядом по Серёгиной подушке. Поменять?

Видеть Лаврикова не хотелось совершенно. Особенно сегодня.

Можно, конечно, вытряхнуть землю вообще. Убрать в стол куда-то и использовать по надобности.

Ладно, это тоже можно завтра решить, за одну ночь ничё не будет. А Серёге даже и нелишними окажутся Лавриковские мозгопромывания. Может, подучит его радоваться тому, что имеется в наличии младший брат, а не хуярить его постоянно и задирать. И на фига так рано отпускать было? В доигровой период у Пашки даже календарик со ржачным пёселем имелся, где высчитывал младший Соколов примерно, когда беда в лице Серёги возвратится в дом. Очень он надеялся, что братца в армии малёха попустят, а он вон, и там хорошо устроился.