Сияние полуночи
Шрифт:
Местная кухня была солоноватой, и за ужином я все-таки выпила целых два стакана подогретого желтого вина, и поэтому, когда мы вышли из ресторана, фонари у входа расплывались и весело мне подмигивали, а улица слегка шаталась. Я так объелась, что мы сначала неспешно прошлись в одну сторону по улице, а потом в другую, чтобы растрясти ужин. Фэн Хай купил мне заколку в лавке украшений — я выбрала серебристую, с тремя голубыми колокольчиками, свисающими с одного конца. Прохожие улыбались, откуда-то издалека доносилась музыка, и весь мир казался мне удивительным и прекрасным. Когда же он наконец перестал качаться, мы вернулись в гостиницу.
Номер
— Айлин, не торопись, — крикнул Фэн Хай из-за двери. — Я пойду в купальню на первом этаже. Только не усни там в воде.
Я бросила на дверь недоуменный взгляд. Какой все-таки шисюн избалованный, могли бы с ним и в одной воде помыться. В смысле, не вместе, а по очереди. Не такая уж я и грязная! Ну ладно, если сам разрешил тратить воду, то стесняться не буду — решила я и запустила руки в стоящую на полу корзинку. Там было и мыло, и ароматное масло для ванн, пахнущее розами — ничего себе, оно же дорогущее! — и еще несколько разных маленьких баночек, и я, не экономя, вылила их все в воду и вдобавок помыла голову. Все равно хозяин гостиницы возьмет плату за всю корзинку, даже если мы потратим половину.
Вода остыла, и сидеть в ванне не было смысла, поэтому я осторожно поднялась и выбралась из ванны, следя, чтобы вода не попала на деревянный пол. Рядом стопкой лежали сложенные мягкие простыни, и я, замотавшись в одну, закрутила мокрые волосы другой и, подойдя к своему мешку, вытащила чистое белье — после ванны надевать свой пропыленный сегодняшний наряд не хотелось. От моей кожи одуряюще пахло розами, и, подумав, я быстро прополоскала свое ношеное ханьфу в ванне и аккуратно развесила на деревянной ширме — завтра будут чистые вещи, приятно пахнущие розами. Импровизированной стирки эта шикарная комната еще не видела, ну да ладно.
Хихикнув, я села у зеркала и принялась расчесывать уже подсохшие волосы гребешком. Завтра надену ханьфу, благоухающее розовым маслом, сделаю прическу с новой шпилькой с колокольчиками, и кое-кто точно оценит! Хотя он, вроде бы, и так ценит, — вспомнила я, как мы ужинали и шисюн чистил мне краба, и невольно улыбнулась.
— Айлин, — заклинатель вошел бесшумно, и я услышала его, лишь когда он окликнул меня. Его взгляд окинул мою фигуру, — с распущенными волосами, напротив зеркала — и в нем появилась странное выражение. — Пора спать?
— Ну…да, — неуверенно отозвалась я, выглядывая в окно. Было уже абсолютно темно, и небо обсыпало звездами. Фонари перед ресторанами погасли, и даже припозднившиеся прохожие уже успели добраться до дома — на улице было пусто. Фэн Хай, следом за мной бросив беглый взгляд на улицу, тщательно зашторил окно и затем одна за другой погасил все свечи, расставленные по комнате в разных местах. Я, нахмурив брови, бросила на него недоумевающий взгляд — он что, боится, что луна помешает спать? Вчера мы спали с отдернутыми шторами…
— Айлин, — подойдя ко мне, заклинатель забрал у меня из рук расческу и, положив на туалетный столик, потянул
— Знаешь, почему я полюбил тебя? — негромко спросил он, и я отрицательно помотала головой. — Потому что твои глаза яркие, как звезды, — прошептал он, проводя большим пальцем по моей щеке, — губы — темные, как спелая вишня, — палец спустился ниже, обводя контур губ, — а еще…
— А еще я прекрасно владею мечом, — издала я неловкий смешок, пытаясь разрядить обстановку, потому что его взгляд был таким интенсивным, что воздух между нами уже почти искрил от напряжения, и от этого было немного страшно.
Оставшийся серьезным Фэн Хай наклонился ко мне. Его губы коснулись моих осторожно, нежно, — и тут же, оторвавшись от меня, он подхватил меня на руки и отнес на постель.
— Айлин, — устроив меня на тонко пахнущем цветами постельном белье, он устроился рядом и, перекатившись, навис надо мной, и я бессознательно вцепилась ему в предплечья. — Я люблю тебя и хочу, чтобы ты принадлежала мне, только мне, — произнес он, глядя на меня прямо и серьезно. В его глазах все так же плескались серебряные лужицы, словно отсветы лунного света на толком льду, и я поняла, что, пойдя на этот свет, я уже давно провалилась под лед, и мне не выбраться. Я тоже любила его так, что от этого было больно, и видела отзвуки этой боли в его глазах.
— И, — он помедлил, но, сглотнув, все-таки продолжил, — я хочу, чтобы ты принадлежала мне, насколько это сейчас возможно. Если тебя это пугает, то останови меня сейчас, потом будет поздно, — Фэн Хай, не сводя с меня вопросительного взгляда, потянул за завязку на моей одежде, и я лишь напряженно смотрела на него. О чем он говорит — между нами же не может быть ничего, кроме поцелуев?
— Шисюн, это же… нельзя, — напомнила я, и он усмехнулся одним уголком губ.
— Я помню, что нельзя, — отозвался он, — но до этого еще далеко, не переживай.
Далеко? А что же он тогда хочет сейчас?
Если бы на его месте был кто-то другой, я бы ни за что не согласилась на что-то непонятное — но Фэн Хаю я доверяла больше, чем себе. Если он хочет что-то сделать, то я не буду его останавливать — потому что и сама хочу быть с ним настолько, насколько можно. Даже если потом нам придется расстаться, у меня останутся эти воспоминания, и я не стану ни о чем жалеть.
Бантик завязок был распутан, и, не дождавшись возражений, Фэн Хай поцеловал меня так, как никогда не целовал прежде — словно его терзал внутренний огонь, пылающий в его жилах, и только я могла погасить его; но вместо этого этот огонь передался и мне, и я сжала пальцы на его плечах, чувствуя под тонкой тканью одежды перекатывающиеся мышцы, вдыхая свойственный ему запах хвои, которым пропахли все его вещи. Я прерывисто вздохнула, когда он, на миг оторвавшись от меня, снял собственное одеяние и, стянув мое верхнее платье, принялся за завязки нижнего. Скользнув губами по щеке, он покрыл поцелуями мою шею, плечи, и, почувствовав его губы на своей коже, я вдруг поняла, что и второго платья на мне уже нет. Сжав пальцами простыни, я прикусила губу, чтобы не застонать, и откинулась на постель, теряя голову от его требовательных прикосновений. Жар в теле все нарастал, покуда его не стало совершенно невозможно терпеть, и потом взорвался, оставив меня с трудом приходить в себя, как волна, схлынувшая с берега, оставляет на берегу жертву кораблекрушения, судорожно пытающуюся прийти в себя.