Сизополь
Шрифт:
– Решай, конечно, сам, но я бы на твоём месте во всем признался, пошел домой на подписку и никогда больше такой хуйнёй не занимался, – зевнул дядя Витя. Он взбил подушку, и похрустывая костяшками пальцев разместился на шконке. Часы показывали за полночь, но разговоры не прекращались.
– Красть нынче полагается по букве закона, согласно Конституции, – продолжал матерый сиделец, – Там и суммы крупнее и бабы красивее! Мне вот не повезло, вечерку даже не закончил. А вы, молодёжь? Стыдно, интеллект надо включать! – он скосил глаз на меня и махнул рукой, с видом, что некоторым включать, похоже, нечего.
–
– Ты писательских коней, давай-ка, попридержи, читательских подгоняй! – буркнул мудрый старикашка и отвернулся к стене, давая понять, что психологические консультации на сегодня закончены.
В изолятор временного содержания на пару дней перед СИЗО попадает каждый арестант. Как мне стало известно позже, почти все они умудрялись познакомиться с дядей Витей.
– Он тебе рассказывал, что Pink Floyd на балете в Марселе играли? – спрашивал я уже через год вновь прибывшего из камеры предварительно заключения в СИЗО. К тому моменту мои скитания по архангельским изоляторам приобрели совсем уж затяжной характер.
– Да.
– И про то, что он с мэром Архангельска сидел и тот – мировой мужик?
– Да. Я все это вчера слышал точно такими же словами! – пучил глаза новоиспеченный зэк.
– И про генерала пел? – довольный произведённым впечатлением продолжал я.
– Блядь, это как так? Я ему сигарет оставил, колбасы. Мы с ним так хорошо по душам поговорили! Это фэйс 5 переодетый? – возмущался парень.
– Да все с ним поговорили… Такое не переоденешь, актёрского таланту в управлении не хватит, хоть самых способных напряги. Он, наоборот, предупреждал – «тише дыши!» 6
Вот такой был дядя Витя, вот так глобально мыслил. Как знать, может он и сейчас путешествует с комфортом в ИВС города Архангельска.
5
Фэйс – сотрудник ФСБ.
6
«Тише дыши» – не откровенничай.
В камеру набилось человек восемь только что схваченных несчастливцев. На всех нашлось три сигареты. Задержанные курили, передавая друг другу и смачно затягиваясь. Последний раз я баловался табаком в университете, найдя себе после его окончания куда более яркие удовольствия, но сейчас поддался и тоже смолил, испытывая при этом невероятное наслаждение. К счастью, через два дня меня посадили в одиночку. Сигарет не было, я быстро забыл о них и сэкономил кучу денег. Иметь любую зависимость в заключении – дело экономически нецелесообразное.
С каждым новым человеком, попадавшим в камеру, становилось веселее, а на душе легче. Прошёл ступор, я впал в него во время перевозки в автозаке, и печаль о судьбе милых сердцу дам, готовая рицином проникнуть в кровь.
«И от того, что Ивану тоже плохо, Сидору вдруг стало хорошо» – никогда не нравилась эта поговорка, есть в ней пакостный душок, намекающий на врождённую подлость русского народа. Сейчас, впервые в жизни, ощутил, насколько житейская мудрость бывает точна в своих сжатых, но ёмких формулировках.
Голод прошёл, мышечное напряжение отпустило, глаз перестал чесаться, сигнализируя, что пришло время выпить антигистаминное. Я расслабленно улыбался и ощущал себя персонажем нуара: ещё вчера с трибуны отчитывал членов комитета в Законодательном собрании, а сегодня брошен злодеями в каменный мешок. Жизнь на мгновение показалась удивительным приключением, где я – главный герой в плаще и шляпе, целующий Веронику Лейк в финале.
Мне понравилось это состояние. Оно было не в пример лучше предыдущего, что сковало тело, стучало в висках и отдавало болью в пояснице.
«Надо сохранить» – подумал я, – «А когда придет вновь, всячески культивировать». В тот момент я нащупал единственный путь к спасению, по которому до меня плутало множество человек – смех.
«Раз уж упустил поводья власти, Александр Николаевич и ёбнулся с рысака, самое время пересесть на забавного ослика и поступать по обстоятельствам в последний бастион, потешаясь над тупостью собственной и окружающих».
Холодный каменный пол, грязные стены, колючая проволока за двойной решёткой, лица в которых торжество материи граничит с вырождением, запах, в нём увязла и перестала бурлить сама жизнь – всё мгновенно исчезало, стоило одному из арестантов сказать удачную шутку. Камера взрывалась диким первобытным мужским гоготом, и мы становились единым целым – живым, пульсирующим, сияющим сгустком радости.
Смех – лучший приятель в неволе. Ирония – лучший товарищ в темнице бытия. Бог ржёт над каждым, познавая самое себя, и как бы ни было брезгливо от земной юдоли, уклонятся от полноценного существования здесь и сейчас неразумно. Сон кончится, не успев начаться. Прав дядя Витя – быть! Я чувствовал силу, целительным бальзамом разливавшуюся в моей душе, смаковал её, пытаясь собрать невидимые крылья и воспарить над этой малокомфортной ситуацией. Отказываясь играть в тюрьму по-настоящему, постепенно стал относился к своей посадке всё игривее с каждым днём. Когда сидишь – сиди и улыбайся.
***
Войдя в зал суда, где рассматривался вопрос о моем заключении под стражу, я увидел своих соратников по профсоюзной борьбе и обрадовался, что ошибся, подозревая их в неверности.
– Александр Николаевич, мы с вами! – вскричала Нателла, мой заместитель и замахала рукой с ярко красным маникюром.
В голове всплыло профсоюзное мероприятие. В накуренной комнате, сидя у меня на коленях, дотошно выпытывала, почему всё-таки она мне нравится, что в ней такого? Разморенный алкоголем, я не понимал какого «такого» и ничего приятного женскому уху сформулировать не смог, поэтому интрижки не получилось.