Скала альбатросов
Шрифт:
Прежде, когда он смотрел на женщину, что он видел? Он вспомнил Элеонору, на память пришли эротические подробности. Ее огромные груди, колыхавшиеся, когда они занимались любовью. Но как выглядело тело Элеоноры полностью, все целиком, он припомнить не мог. И все же оно нравилось ему, думал Марио.
Арианну он знал всю, каждый кусочек ее тела, каждый оттенок, каждое изменение ее форм при движении. Различал походку. Даже в полной темноте определил бы, что идет она. Он внимательно рассматривал ее. Его интересовали отнюдь не подробности, а вся Арианна.
Накануне днем они прогуливались на его небольшой лодке вокруг острова. Он поднял парус, Арианна сидела, прислонившись к мачте, и молча смотрела на возлюбленного.
Арианна проверила, нет ли поблизости нескромных глаз, сбросила платье и снова села так же, прислонившись к мачте парусника. Марио тоже оставался на своем месте и молча смотрел на нее. Она казалась ему греческой скульптурой. Такой должна была быть богиня Венера или Елена Прекрасная. Именно подобные женщины вдохновляли античных художников, создателей древних мифов.
Как ему нравилось проводить время дома, только с нею! Арианна ходила полураздетая — длинные, стройные ноги, гибкое и мягкое тело, круглая и нежная грудь, то и дело выглядывавшая из-под одежды. Ему хотелось бы иметь в доме множество картин, изображавших Арианну в разных позах и разных одеждах, обилие ее портретов, запечатлевших неисчислимые преображения ее лица. Марио вспомнил, что она сказала Аппиани на Анжуйской башне, когда тот писал его портрет. Художник хотел запечатлеть красоту на своих картинах. И она заметила, что для этого пришлось бы создать целую галерею портретов одного и того же человека, закрепляя на полотне в разных ракурсах различные моменты его жизни во времени и пространстве, отразить множество эмоциональных изменений лица.
Безумие, думал он тогда. Но теперь понимал, как глубока была ее мысль. И сказал об этом как-то после того, как они занимались любовью до самого захода солнца.
— Сегодня, когда мы принадлежали друг другу, у тебя было столько разных выражений на лице, столько красок и оттенков — от пунцового до бледного. И хотя ты всегда остаешься самой собой, в тебе неизменно таится сотня любовниц, непохожих одна на другую. Сто новых женщин.
— Для тебя так важна новизна? — спокойно спросила она. — Тебе мало меня одной?
— Конечно, мне достаточно только тебя. И все же мне нужно много разных женщин. Гарем из ста прекраснейших гурий, чтобы постоянно менять их. Именно их и даришь мне ты одна, Арианна.
Она направилась в ванную. Марио проводил любимую взглядом. Ее движения отличались необычайной грацией. Что бы она ни делала — поправляла ли волосы, подавала ли руку, брала ли какую-нибудь вещь, — ее походка, жесты всегда были плавными, легкими, танцующими. Она обладала необыкновенным изяществом даже во сне. Когда спала, ее тело располагалось на постели так красиво, словно она позировала воображаемому художнику. Причем во всех ее движениях не было ничего деланного, жеманного.
Она обладала прирожденным, можно сказать, интуитивным изяществом, грацией бегущей газели или пантеры, преследующей свою жертву, или же величавостью орла, свободно парящего в вышине. Другие птицы машут крыльями, хлопают ими, орел же по-королевски простирает их и кругами взмывает в поднебесье, скрываясь в облаках.
Марио поднялся, собрал свою одежду, разбросанную вокруг кровати, и стал одеваться. Потом поднял и положил на постель подвязки и корсаж Арианны. От них великолепно пахло духами. О духах других женщин он помнил смутно. Если о всех дочерях Евы и можно было сказать, что они пользовались парфюмерией, то Арианна сама источала аромат. Конечно, она часто мылась, обожала плескаться в воде, следила за чистотой рта, употребляла разные травы, кремы и эссенции. И все же она обладала своим неповторимым ароматом, который ничто не могло перебить.
Она вернулась в комнату. Подошла к постели
— Скажи мне, что ты испытываешь, когда занимаемся любовью? — шепнул он.
— Разные бывают ощущения, — ответила она, обнимая его.
— Тем более интересно. Ну, поделись со мной.
— Сегодня утром возникло ощущение хрупкости, уязвимости. Когда твои руки обнимали меня, мне казалось, я в чем-то утопаю. Поначалу плыла по воздуху, как если бы мое тело уже совсем не повиновалось мне и я не могла больше управлять им. Потом оно покоилось в какой-то текучей среде и само стало текучим. И вдруг сильное волнение, почти обморок: как будто из жидкости я перенеслась в пустоту и держалась на натянутой веревке, над пропастью… Потом еще какое-то новое ощущение, никогда прежде не испытанное. Как если бы я покинула свое тело и смогла слиться с твоей душой… Не нахожу больше слов… — закончила она, ложась в постель.
— Как удивительно, дорогая! — воскликнул Марио, наклоняясь к ней. — Представляешь, сколько времени мы потеряли. Неужели ты не могла раньше вернуться ко мне?
— Нет, не думаю, что в разлуке мы упустили время Сейчас, вновь обретя друг друга, мы возродились. Ведь только возрожденные приближаются к таинству добра и зла.
— Как это понимать, сокровище мое?
— У судьбы есть своя логика. Мы с тобой, встретившись в первый раз, полюбили друг друга, не понимая глубинного значения нашего чувства. Нас потрясла и окутала какая-то тайна, коснулась неземная благодать. Мы считали тогда, что нам повезло. Теперь, встретившись вновь, мы приблизились к этому таинству. Жизнь в разлуке, выстраданная горечью разъединения, вынужденное расставание, недопонимание, мучительные попытки изгнать из памяти любимого человека и в то же время страстное желание обрести его — все это вместе обострило наши чувства. Конечно, мы с тобой остались теми же самыми людьми, какими были и прежде, только теперь наши чувства намного глубже, а их оттенки тоньше. И мы можем снять еще несколько покровов с вечной тайны.
Она приподнялась на кровати.
— Знаешь, — продолжала она, — вчера вечером, когда мы стояли на террасе, я вдруг ощутила какое-то другое измерение, некий трепет вечности. — Она сдвинула прядку волос с его лба. Марио смотрел на нее и слушал с религиозным смирением. — Мы опирались на балюстраду? — Марио кивнул. — И ты ел виноград. — Марио опять кивнул. — Потом еще некоторое время мы стояли, любуясь закатом. Так вот я поняла в тот момент, когда мы ели виноград и смотрели на море, что этот счастливый миг может длиться для нас вечность, может продолжаться и вне нашей жизни, в ином времени. Мы были счастливы, ни в чем не нуждались, все складывается превосходно, но…
ПРАЗДНИК НА МОРЕ
— Объявляю вас мужем и женой, — произнес падре Арнальдо, поднимая руку в знак благословения. Арианна увидела, как лило Марио, светящееся счастьем, нежное, приблизилось к ней, и он поцеловал ее. Чистый, целомудренный поцелуй.
К новобрачной подошла маркиза, поцеловала ее в лоб и произнесла:
— Добро пожаловать в нашу семью и в мое сердце, дорогая. Желаю счастья, дети мои.
А вслед за ней их стали поздравлять братья, Марта, кардинал Руффо, падре Арнальдо и гости — епископ Поццуоли, монсиньор Розини — друг падре Арнальдо, министр юстиции Франческо Рич-чарди — друг Марио и представитель короля Иоахима, Винченцо Куоко, Джузеппе Поэрио, Томмазо Серпьери и его подруга Шарлотта, князь Капече Минутоло, герцоги Карафа ди Андрия, Пиньятелли ди Чериньола, ди Сангро, ди Торремаджоре, князья Сан-Северо, Бранча, Санфеличе, делла Марра, а также множество представителей муниципальных и церковных властей Апулии. Лавина звуков и слов обрушилась на них. Водоворот лиц и образов, которые невозможно запомнить, подумала Арианна.