Скала альбатросов
Шрифт:
Огромное удовольствие доставляло ей бывать с мужем в свете — на приемах, в гостях, в «Ла Скала», в ресторанах, потому что граф выглядел интересным, импозантным элегантным мужчиной, а прежде она никогда не придавала значения внешности мужчин. На Тремити людей слишком заботило другое — как выжить, заработать на хлеб, не погибнуть в шторм, уберечься от молнии в грозу, справиться с опасностями на рыбной ловле. Но больше всего обитатели островов любили выискивать недостатки в своих соседях, именно поэтому никогда не говорили о красоте, а всегда только об уродстве.
Находясь
Она милостиво выслушивала и отвечала всем одинаково ровной улыбкой. Мысль о том, что многие женщины завидуют, потому что Джулио целиком посвящает себя ей, балует, ласкает, нежит, пробуждала у нее гордость. Ей доставляло большое удовольствие появляться в обществе с ним под руку. Он тоже радовался, тоже гордился женой и никогда не уставал повторять друзьям:
— Да, мы действительно счастливая пара.
Каждый день приносил ей всё новые удовольствия и открытия. Супружеская жизнь оказалась совсем не похожей на ту, что рисовала ей Марта.
— Мужчины, — предупреждала та, — неистовы, эгоистичны… и думают только о своем удовлетворении.
Джулио обнаружил совсем иной характер. Он проявлял нежность и лукавство. В интимной близости умел подвести ее к тому, чего хотелось ему. И что только они не вытворяли! Любовные забавы Джулио обычно начинал с ухаживания. Или же шептал:
— Сейчас научу тебя новой игре — игре молодоженов.
С Джулио она, конечно, не испытывала тех чувств, какие переживала с Марио. С юношей она непрестанно ощущала неодолимое страстное томление, тревожное ожидание, сменявшееся неожиданной радостью. А после взрыва радости опять наступало волнение и страдание. То было какое-то непрестанное кипение чувств, не знавших покоя. С Джулио отношения сложились безоблачные. С ним ей было приятно, забавно, беспечно — словом, хорошо. Но что же такое настоящая любовь? Какая она, настоящая любовь?
То ли это чувство, какое она питала к Марио, состоявшее из нескольких мгновений счастья и долгих дней тревожной тоски? Или же счастье — вот эта беззаботность, эта веселость, эта бесконечная радость от сознания, что она существует, живет, словно в сказке? Но почему, собственно, она должна задаваться этим вопросом — что такое счастье? Жизнь с Джулио — безмятежная, действительно похожая на сказку — неожиданно выпала на ее долю, и ей не хотелось портить райскую идиллию воспоминаниями о прошлом.
Надо думать только о грядущем, будущее куда важнее. Постепенно Арианна научилась разбираться в характере Джулио. Она поняла, что его голос может быть мягким, как мех дорогого манто, которое он купил для посещения «Ла Скала», а через минуту может зазвучать резко, иронично. Таким его голос становился только тогда, когда она спрашивала про Французскую революцию. Он не желал говорить с ней на эту тему.
Казалось,
В то же время Джулио познакомил ее со множеством роскошно одевавшихся женщин с холеными руками, которые обычно всё высмеивали и никогда не опускались до разговоров о таких глупостях, как приготовление супа, например, или воспитание детей, зато на равных говорили с мужчинами о политике. Французской революции, Робеспьере, Сен-Жюсте, Талейране. Никто на Тремити никогда не касался никаких политических событий, происходивших в мире. Имена Вольтера и Руссо даже не упоминались. Фра Кристофоро и падре Арнальдо обычно знакомили ее лишь с далекой историей, рассказывали о древних греках или о Данте, Петрарке и Возрождении. И всё. Для них время остановилось в прошлом.
И она думала, живя на Тремити, что ей повезло — она может заниматься философией и литературой. Жаль только, уж очень ограничен круг ее собеседников — беседовать о серьезном она могла лишь с падре Арнальдо и фра Кристофоро. Приехав в Милан, она обнаружила, что здесь никто не обсуждает идеи великих древних философов и писателей, чтению которых она уделяла на Тремити столько времени и столько спорила о них. В миланских гостиных никто и не вспоминал о Платоне или Аристотеле. Все предпочитали говорить о Просвещении. Она не хотела выказать себя провинциальной простушкой и потому молча жадно слушала разговоры в салонах, а вечером забрасывала мужа множеством вопросов, так что он нередко сердился. Джулио советовал ей заниматься своими нарядами, быть счастливой и веселой и умело переводил разговор на другое.
Кто такие Робеспьер, Баррас, Талейран? Почему, когда она называла эти имена, не только ее муж выходил из себя, но и некоторые его друзья теряли спокойствие? Иногда она искала ответа у Кальдерары. А он, смеясь, уверял, будто это настоящие чудовища, кровопийцы, вынуждавшие своих солдат жечь все подряд и рубить головы аристократам, да и всем, кто предан монархии. И каждый полк на марше нес перед строем гильотину. Слушая подобные рассказы Кальдерары, женщины обычно смеялись, а мужчины — и не только ее муж — смотрели как затравленные волки. Мрачнели точно так же, как Джулио, когда она расспрашивала о революции. В их взглядах появлялась настороженность, предчувствие внезапной угрозы посреди привычного празднества. Только когда речь заходила об Австрии или об австрийском императоре, глаза мужчин начинали блестеть, сиять радостью, едва ли не торжеством.
Отчаявшись понять их, Арианна просто пожимала плечами. В сущности, она неплохо чувствовала себя и в обществе единомышленников своего мужа. Все одеты по моде, чрезвычайно любезны и горячо восхищаются ею. В общем, муж прав: друзьям необходимо иметь пять добродетелей. Они должны быть умными, богатыми, воспитанными, преданными и снисходительными. Так однажды объяснил ей Джулио.
— Мне очень нравятся твои друзья, — ответила Арианна.
— Я так и думал, — лукаво заметил он.
— Почему? — поинтересовалась она, что-то заподозрив.