Скала альбатросов
Шрифт:
— Потому что все они очень достойные люди. Превосходные люди, которые составляли свое состояние из поколения в поколение, весьма осмотрительно и мудро вкладывая деньги в дело. Они умеют ценить красивые вещи, разбираются в искусстве, восхищаются природой. И любят красивую жизнь. Они изворотливы, не спорю, но в то же время гурманы, — заключил, смеясь, граф.
— Что ты хочешь этим сказать? Что значит быть изворотливым, и почему ты смеешься?
— Я говорю, что они изворотливы и нередко даже мошенники, они знают, как делать деньги, и не очень щепетильны. Но они
Она возразила:
— Не верю. Ты говоришь так, лишь бы посмеяться надо мной. Это порядочные люди.
— Порядочные люди — в твоем понимании — умирают от голода в таких лачугах, в каких мы с тобой не выжили бы. Понимаешь? Наши друзья — умные люди, но они веками во времена злосчастных войн использовали свой ум для того, чтобы нажить капитал. И я тоже, как могу, устраиваю свои дела. А с чего это вдруг ты интересуешься этим?
— Это же твои друзья. Или ты смеешься надо мной?
— Но мне нравятся ловкие люди. Большую часть своей жизни я провел с ними, играя в азартные игры, устраивая разные дела. Я не питаю иллюзий в их отношении. Их изворотливость многому научила меня. А ты еще совсем не умеешь разбираться в людях, знаешь толк лишь в красивых вещах, а отличить хорошего человека от плохого не способна. Иногда я думаю, что единственные женщины, с кем ты общалась в жизни, это твоя мать и Марта. Но и они никак не повлияли на тебя. И потому ты представляешься мне рябиной.
— Рябиной? Но это же дерево!
— Ну да, самая настоящая рябина. Она возносит к небу свой ствол, тоненький, стройный, и тянет ветки к солнцу, не подозревая о бурях, какие нередко случаются и могут сломать ее. Вот так и ты. Но мне именно это и нравится в тебе. Впрочем, можешь не опасаться никаких бурь, я уберегу тебя от них. Ты же думай только…
Размышления Арианны прервал неслышно появившийся у колоннады дворецкий, который с поклоном доложил:
— Графиня, граф Серпьери просит принять его.
— Благодарю вас, Джованни. Охотно приму.
Серпьери подошел с улыбкой.
— Как себя чувствует будущая молодая мать? — он поклонился и поцеловал ей руку. — А где будущий отец?
— Его нет. У него дела. А вы расскажите мне поскорее последние новости. Верно ли, что французские войска расположились у Генуи и вскоре двинутся на Милан?
Серпьери опустился в кресло:
— Хотите, графиня, чтобы Джулио выставил меня за дверь? Вы же знаете, он не любит, когда мы с вами разговариваем о политике.
— Но его нет дома. А мне не терпится узнать, что происходит на свете. Я чувствую себя спокойнее, когда нахожусь в курсе событий. Не люблю бродить в потемках.
Марта с неодобрением взглянула нее.
— Не волнуйся, дорогая. Я скоро стану матерью. И уже сейчас более трезво смотрю на вещи.
— Да, знаю, знаю, горячая твоя голова. Говорите о чем угодно, а я пойду куплю кое-какие вещи, которые скоро понадобятся, когда в доме станет на одного человека больше.
Марта ушла. Арианна поудобнее расположилась в кресле и озабоченно посмотрела на графа.
— Я серьезно говорю, Томмазо. Джулио сердится, когда я расспрашиваю его, что происходит вокруг. В моем образовании и падре Арнальдо, и фра Кристофоро остановились на событиях до пятнадцатого века. Мне нужно серьезно поговорить с понимающим человеком,
Серпьери улыбнулся. Его удивляло, что такая красивая женщина, к тому же на последнем месяце беременности, интересуется политикой, вместо того чтобы думать о собственном здоровье и о будущем младенце. Но он знал, что Арианну отличают живой ум и необычное для молодой женщины образование. Конечно, Джулио обходился с ней едва ли не как с ребенком. Возможно, даже опасался, а вдруг она повзрослеет.
— Согласен, — поклонился Серпьери. — Вы убедили меня. С чего хотите начать?
— С Французской революции. Почему она произошла? В чем ее причины? И почему она разразилась во Франции, а не в Австрии, скажем, или в Англии?
Причин тому много, — ответил Серпьери. — Во Франции скопилось немало противоречий. В чем-то она оказалась очень передовой, а в чем-то — весьма отсталой страной. Слишком сложной была земельная проблема. К примеру, большая часть плодородной земли принадлежала духовенству и знати. А они не обрабатывали ее. Земли оставались запущенными или отдавались на откуп жадным интендантам — правителям провинций.
— Вы хотите сказать, что крестьяне во Франции беднее, чем у нас?
— В некоторых департаментах — несомненно. У нас Мария Терезия, а за ней и император Иосиф провели немало полезных реформ. Правительство закрыло монастыри, упразднило бенефиций [53] , приносивший церкви огромные доходы, снизило налоги, обременявшие прежде всего крестьян. А во Франции положение стало нестерпимым. За многие века накопилось столько всяких законов, множество привилегий для дворян. Кто угодно имел право ворваться в жалкую лачугу земледельца и отобрать у него даже самое необходимое.
53
Феодальное право взимать повинности с крестьян.
— А почему ненавидели аристократов? За жестокость?
— Нет, они вовсе не жестокие. Видите ли, Арианна, когда Людовик XIV, Король-Солнце, захотел приструнить аристократов, он призвал их ко двору и вынудил следовать причудливой и весьма дорогостоящей моде, заставляя участвовать в балах и празднествах, лишь бы только они не возвращались в свои имения, в свои замки, ведь там они могли восстать против него и ослабить монаршую власть. Таким образом, французские аристократы, все время пребывая в Париже или, вернее сказать, в Версале, отрывались от своих латифундий и теряли связь с народом. Для простых людей столь далекие хозяева, которые занимались лишь тем, что получали доходы и взимали налоги, были эксплуататорами.
— И бездельниками.
— Бездельниками, если вам так больше нравится. Однако надо учитывать еще одно обстоятельство: эти бездельники помимо того, что получали доходы и взимали налоги, имели еще исключительное право занимать и все офицерские должности в армии. Служба эта оплачивалась очень хорошо. Во Франции насчитывалось более тысячи генералов и десять тысяч офицеров, и все из знатных фамилий. Они обходились казне гораздо дороже, чем все солдаты, вместе взятые.
— А кто же платил им?