Скала альбатросов
Шрифт:
Я набралась смелости, открыла окно и выглянула на террасу. Молча с укором посмотрев на женщин, я захлопнула ставни. Соседки перестали разговаривать и ушли в свою комнату. Я легла, и только уснула, как вдруг они снова разбудили меня громким смехом. Вне себя от возмущения, я выскочила на террасу. Они преспокойно расположились, обнаженные, в шезлонгах и загорали. Увидев их бесформенные голые тела, я разозлилась еще больше.
— Пожалуйста, разговаривайте потише, — сухо произнесла я, — я отдыхаю.
— Ну и отдыхайте себе на здоровье, — ответила мне обладательница резкого голоса. — Вы нам не мешаете!
Я вскипела негодованием и высказала
Мое самолюбие было удовлетворено. Вечером я увидела соседок за ужином. Они сидели за соседним столиком и притворились, будто не замечают меня.
К Виргилии я пришла уже в нормальном состоянии, но в глубине души что-то еще свербело: мучила какая-то опустошенность и острое недовольство собой.
Виргилия пристально посмотрела на меня.
— Что случилось? Поругалась с кем-то?
Меня поражала ее способность угадывать чужие мысли, она всегда безошибочно определяла, что я делала.
— Действительно, поругалась с соседками. А вы откуда знаете?
— Поняла по твоему виду. Гнев оставляет на лице неизгладимый отпечаток. Совсем иные следы возникают от страха или усталости. Когда человек ругается, он так распален и возбужден, словно с кем-то физически борется. И взгляд у него тупой, как у человека, который не соображает, что творит.
— Утром я проснулась в дурном настроении, — объяснила я, — после вашего вчерашнего рассказа.
— Мой рассказ вернул тебя в привычный мир, и ты с удовольствием окунулась в него. Тебе хотелось побушевать, и ты спровоцировала людей на скандал.
— И не думала, уверяю вас!
Мне хотелось оправдаться перед Виргилией, и я коротко рассказала о случившемся в гостинице.
— Вот видишь, ты сама вызвала их на ссору, — сказала Виргилия. — Когда выглянула на террасу, следовало вежливо попросить женщин помолчать, объяснить, что тебе нездоровится. Они уважили бы твою просьбу. А ты лишь смерила их надменным взглядом, тем самым только озлобив. И они отомстили тебе. Ссора, как и война, похожа на западню, она колдовски заманивает нас в ловушку и становится преградой на пути к нашей цели.
— Почему вы так говорите, Виргилия? Как вас понимать?
— Я наблюдала за тобой на празднике, когда, восхищаясь фейерверком, ты смотрела, как взлетали и падали искры. Божественные искры — это души людей, рассыпанные во Вселенной. И они должны вернуться к Нему, к Его небесному простору. Вот таков наш путь. И наша цель.
— И тут неизменны какие-то препятствия, которые с помощью колдовства держат нас в плену, мешают нашему устремлению к Всевышнему, не так ли? — поинтересовалась я.
— Наше тело тоже колдовство, и жизнь — колдовство. Каждая божественная искра не однажды проникает в наше тело, переходя в разные жизни. Так произошло и с тобой. Подумай, чего ради я провожу ночи напролет, рассказывая тебе историю женщины, которая жила два столетия тому назад? Чтобы ты потом тратила время на ссоры со своими соседками? Затевала эту жалкую личную войну?
— Виргилия, — взмолилась
Виргилия строго посмотрела на меня:
— Но я говорю совершенно ясно, я сообщаю тебе все, что можно сказать, А ты должна лишь осмыслить сказанное.
Удрученная и растерянная, я нерешительно опустилась в плетеное кресло и закрыла глаза. Как чудесно!
Я опять слышала голос Виргилии. Она продолжала свой рассказ.
ШЕСТАЯ НОЧЬ
БЕГСТВО В ПАЛЕРМО
Неаполитанский военный флот горел в столичном порту. Языки пламени взвивались по пеньковым тросам и взлетали вверх по парусам. Едкий дым окутывал палубы, вырывался с бортов, опускался к воде, куда падали горящие обломки и бочки со смолой, стелился над вылившимся в море мазутом. Корабли горели в окружении лодок, заполненных моряками и рыбаками, с болью в сердце смотревшими на пожар — смотревшими, как пылает среди бела дня великолепный неаполитанский флот, хотя поблизости и в помине не было никакого врага.
Его подожгли англичане. Союзники англичане. По причине отнюдь не убедительной для потрясенных донельзя людей. А она состояла в том, что с суши к Неаполю приближались французские войска. Поэтому Нельсон [55] и приказал уничтожить почти весь флот. Дабы он не попал в руки врага.
Только нескольким кораблям, в том числе «Самниту», флагману под командованием старого адмирала Франческо Караччоло [56] , разрешили уйти в Палермо, куда поспешно удалился на своем грозном «Авангарде» и сам Нельсон. На нем спаслись также король, королева, знать, самая близкая к короне, и, разумеется, премьер-министр Эктон и супруги Гамильтон.
55
Гораций Нельсон (1758–1805), — английский флотоводец, вице-адмирал, виконт. С 1798 года командовал эскадрой в Средиземном море, одержал ряд побед над французским флотом, в том числе при Абукире (1798), а в 1805-м — над франко-испанским флотом в Трафальгарском сражении, в котором был смертельно ранен.
56
Франческо Караччоло — неаполитанский адмирал, в 1793 году командовал флотом у Тулона, вступил на службу Партенопейской республики и в 1799 году, когда кардинал Руффо завладел Неаполем, был повешен на мачте одного из своих судов.
Глаза Марио покраснели от дыма и слез. Он, человек военный, конечно, не имеет права распускать нюни. Но когда «Самнит» вышел из порта и Марио увидел, как скрывается за горизонтом Неаполь, то почувствовал, что теряет нечто очень дорогое. Неаполь стал для него необыкновенным городом, который он покидал теперь как рядовой солдат, не будучи в силах сделать что-либо для его защиты. Прежде маркиз никогда не замечал, как любит этот город, как много он значит для него, да и не только Неаполь, а, наверное, весь полуостров, вся Южная Италия, и его родная Апулия прежде всего. Раньше у Марио не находилось времени хорошенько поразмыслить об этом.