Скандальная страсть
Шрифт:
– Что ты здесь делаешь?
– Поразмыслив над ситуацией спокойно и обстоятельно и приняв во внимание все доводы обеих конфликтующих сторон, я решила: с моей стороны глупо упустить возможность совершить путешествие в Америку. Я никогда там не была, но эта страна в моем списке.
– Да, там интересно побывать, – сказал Дэниел, наблюдая, как позади Корделии слуги разгружали бесконечный поток сундуков и баулов. – У тебя большой багаж.
– Я предчувствую, что уезжаю надолго.
– Вот как?
– Ну да. – Она сделала глубокий
– Да?
– А последнее очень… – Корделия проглотила комок в горле, – романтичное.
– В мои намерения это не входило.
– А что входило?
– Честность.
– Понимаю. Если говорить о честности, то с моей стороны были сделаны не соответствующие действительности заявления, и я должна принести тебе извинения.
– За то, что выдавала себя за кого-то другого?
– Ничего подобного. Этот мой обман вполне скомпенсирован твоим.
– Значит, необходимость в извинениях отпадает?
– Я так не думаю.
– Тогда ты хочешь извиниться за то, что заставила меня поверить в твою любовь к Уоррену? – Дэниел решил, что она просто неподражаема.
– Вовсе нет. Ты это заслужил. Я давала тебе возможность признаться во всем. Единственное, что в тот вечер было ложью, – это имена, так как я на самом деле люблю тебя.
– Понимаю. – И неподражаемо упряма, добавил про себя Дэниел. – Тогда за что же ты хочешь передо мной извиниться?
– Я сказала, что больше не хочу тебя никогда видеть. Это ложь, и за это приношу свои извинения.
– Извинения приняты.
– Когда я сказала, что смогу прожить без тебя, – это тоже была ложь. Абсолютно уверена, что больше ни дня своей жизни не смогу прожить без тебя.
– Значит, ты и за это извиняешься?
– Да, – кивнула она.
– Есть еще что-нибудь?
– Несколько пустяков. – Корделия подошла ближе к нему. – На самом деле я не хочу, чтобы ты разорился. Просто это было одно из тех заявлений, которые люди делают, не подумав. Я знаю, как ты увлечен своими железными дорогами, и хотя сделанное тогда мной замечание можно оправдать, оно все равно непростительно.
– И тем не менее я его прощу.
– И я, несомненно, лгала, когда говорила, что не поеду с тобой в Америку.
– Я был несказанно рад открыть: то, что я боялся считать правдой, на самом деле оказалось ложью.
– Когда я называла тебя дурно воспитанным, бескультурным тупицей…
– Или высокомерным, занудливым типом?
– И то и другое на самом деле не было ложью, потому что сказано в определенное время и казалось мне верным, опять же в определенное время. Но все равно я признаю, что не права, и поэтому тоже приношу извинения.
– Это все?
– Нет, есть еще одна вещь. – Корделия посмотрела ему прямо в глаза. – Когда я сказала, что скорее умру, чем поцелую тебя, это, несомненно, была ложь. Я охотнее поцелую тебя, чем сделаю что-либо еще на свете – и сейчас и в оставшуюся мне жизнь.
– Понимаю.
– Ну
– Я тоже должен за многое перед тобой извиниться. – Он улыбнулся и притянул Корделию к себе в объятия.
– Да, за многое. – Ее укоризненный тон никак не соответствовал тому, как она обвила руками шею Дэниела. – И твое письмо стало прекрасным началом. Более того, я позволю тебе извиняться каждый день, начиная с этого момента и до дня твоего последнего вздоха.
– Согласен, – засмеялся Дэниел.
– Думаю, мы должны договориться, что больше между нами не будет секретов.
– Никаких секретов. – Он коснулся губами губ Корделии. Откинув назад голову, она заглянула ему в глаза.
– Не расценивай это как некую победу, Дэниел.
– Но это победа, моя дорогая, моя любимая Корделия. – Он улыбнулся еще шире. – Моя победа, – он нашел губами ее губы, – и твоя.
Эпилог
Милая путешественница, никогда не забывайте: цель путешествия почти всегда стоит усилий, потраченных на ее достижение.
Три недели спустя
Оливер сидел в своем обычном кресле за своим столом в клубе, который он и его друзья давным-давно объявили своим любимым, и размышлял – он остался совсем один. Разумеется, у него были и другие друзья, но крепкие узы дружбы связывали его с теми тремя, которые занимали ныне пустующие кресла за этим столом и которые больше сюда не вернутся. Они не умерли, и ему не следует вести себя так, будто они совсем ушли из жизни, – они просто-напросто женились.
Он повертел четыре монеты, лежавшие перед ним на столе. Клуб сохранил и шиллинги, и бутылку коньяка для победителя тонтины, и в этот день Оливер получил свой приз. Однако такая великолепная бутылка, как эта, предназначена быть разделенной, а не выпитой в одиночку человеком, чувствующим неоправданно глубокое уныние. Оливер заказал официанту еще порцию бренди, решив, что коньяк подождет.
Он должен был только радоваться за друзей – каждый из них, в конце концов, нашел счастье, которого не ждал. Оливер радовался за них, хотя и понимал, что немного завидует. Они нашли то, чего у него нет.
Он остался в одиночестве, но существовала традиция, которой положено следовать. Оливер забрался на стол и решил, что ему надо было выпить значительно больше. Набрав побольше воздуха в легкие, он обратился к остальным членам клуба:
– Джентльмены, предлагаю тост. Прошу всех встать.
Глухое ворчанье прокатилось среди немногочисленной публики, но присутствующие встали – тонтина ни для кого не была тайной.
– За виконта Уортона, – Оливер высоко поднял бокал, – нашедшего то, что, по его мнению, не существовало.