Скандальные наслаждения

Хойт Элизабет

– Я ее ударил. Леди Геро. Я никогда в жизни не ударил ни одну женщину.

– Выходит, ты это заслужил, – сказала Лавиния. Она наклонилась, чтобы осмотреть его лицо. – Но если и так, твой нос выглядит ужасно.

Он лукаво улыбнулся:

– Ты всегда заботилась обо мне, Лавиния.

– Больше не забочусь.

Он нахмурился. Она могла бы по крайней мере притвориться…

– Лавиния…

Она вздохнула:

– Тебе надо положить холодную салфетку на нос.

Лавиния подошла к двери, а он с тоской смотрел на нее. Она позвала

своего громадного дворецкого и велела принести холодной воды и полотенце. Накидка цвета темного аметиста облегала ее пышную грудь. Томас заметил, что туфли у нее поношенные и вышивка на них потерлась. У нее должны быть новые туфли с золотыми каблучками. Он подарит ей такие туфли и много, много всего, если только она вернется к нему. Томас на мгновение закрыл глаза.

Когда же открыл, то увидел, что Лавиния стоит рядом с миской воды. Она положила холодную салфетку ему на нос.

Он охнул от боли.

– Сиди смирно, – сказала она.

Он смотрел, как она наклоняется к нему, и, сдвинув брови, спросил:

– Почему ты меня оставила?

– Ты знаешь почему.

– Нет, – невнятно произнес он. Ему нужно получить ответ сию минуту. – Почему?

– Потому что, – сказала Лавиния, заново намочив салфетку, – ты решил, что тебе пора жениться. Ты сделал предложение леди Геро стать твоей женой.

– Но зачем было бросать меня? – упрямо спросил он. – Ты же знаешь, что купалась бы в роскоши до конца жизни.

– До конца жизни? – Карие глаза смотрели прямо на него, но он не мог понять, о чем она думает.

– Да, – ответил он, вдруг протрезвев. – Всю жизнь. Я не завел бы другую любовницу. Я был бы верен только тебе.

– И своей жене, ты хочешь сказать. – Она покачала головой. – Томас, боюсь, мне неуютно чувствовать себя содержанкой.

– Я не могу жениться на тебе, черт возьми, – буркнул он.

Он знал, что в данный момент он не может кого-либо пленить, что лицо у него изуродовано, но чувства переполняли его.

– Я знаю, что ты не можешь на мне жениться, – произнесла Лавиния почти скучающим тоном. – Но это не означает, что я не могу выйти за какого-нибудь другого джентльмена.

Томас вскинул голову – удар был более болезненный, чем кулак брата.

– Ты не сделаешь этого!

Лавиния удивленно на него взглянула.

– Почему? У тебя нет прав на меня.

– Черт бы тебя побрал, – прошипел он, сбросив с лица мокрое полотенце. – Черт бы тебя побрал! – И схватил ее.

Он целовал ее с отчаянием человека, сломленного, с кровоточащим сердцем.

Лавиния отвернулась от его пылающих губ, не обращая внимания на то, что он засунул руки под шелковую фиолетовую накидку.

– Томас, это ничего не решит.

– Возможно, – просипел он, облизывая ей шею. – Но уж точно мне станет лучше.

– Ох, Томас, – вздохнула она, и это не прозвучало как отказ, поэтому его было уже не остановить.

Он сделал то, чего желал не один месяц – любить Лавинию.

Гриффин

дремал, сидя в кресле в доме брата, когда парадная дверь Мэндевилл-Хауса открылась и закрылась. Он проснулся и устало потер лицо.

Он пытался увидеться с Томасом накануне вечером – после встречи с герцогом Уэйкфилдом, – но Томаса не было. Ясно, что брат не вернется домой в ближайшее время, и поэтому Гриффин отправился в Сент-Джайлз.

Этим утром он приехал прямо к Томасу домой, чтобы застать его, прежде чем тот куда-нибудь уйдет.

Любопытно, что Томас – считающийся степенным холостяком – проводит ночи вне дома.

Гриффин выглянул в коридор.

Там стоял Томас, вид у него был рассерженный, а нос напоминал репу. Он сердито выговаривал дворецкому:

– Мне безразлично, кто пришел с визитом. Меня нет дома.

– Даже для кровных родственников? – осведомился Гриффин.

Томас резко обернулся и схватился за голову.

– Особенно для проклятых кровных родственников!

И направился к лестнице, давая понять, что разговаривать не намерен.

Гриффин в два шага нагнал его.

– Это никуда не годится, брат мой. Нам необходимо поговорить по душам.

– Пошел к черту, – сказал Томас.

– Нет. – Гриффин склонился к его лицу. – Если только ты не хочешь, чтобы я вывернул твое грязное белье сейчас и здесь перед слугами.

Томас с минуту угрюмо на него смотрел, потом жестом предложил подняться наверх.

Гриффин на такой прием и не рассчитывал, поэтому быстро последовал за ним.

Они вошли в кабинет. Гриффин топтался посередине комнаты, а Томас налил себе бренди из хрустального графина.

Гриффин удивленно поднял брови:

– Не слишком ли рано?

– Не для меня, – уныло заметил Томас.

Гриффин хмыкнул и стал рассматривать средневековую гравюру на стене.

– Это ведь отцовский кабинет?

– Да. А ты разве не узнаешь? – удивился Томас.

Гриффин пожал плечами:

– Я редко сюда заходил.

– Отец обычно призывал меня к себе по воскресеньям вечером, – задумчиво произнес Томас. – Это было до того, как я уехал учиться. А когда я приезжал домой, мы с ним уединялись здесь после обеда.

– И что вы делали? – спросил Гриффин.

– Разговаривали. – Томас пожал плечами. – Он расспрашивал меня о том, как продвигаются мои занятия. Когда я был младше, то проверял уроки латыни. Когда вырос, мы обсуждали политику.

Гриффин кивнул:

– Он готовил тебя к обязанностям маркиза.

– Да, думаю, что так. – Томас взглянул на него. – Разве с тобой он не занимался тем же самым?

– Нет. Меня он не приглашал, – спокойно произнес Гриффин.

Томас с минуту смотрел на него, словно сбитый с толку, потом опустил глаза.

– Чего ты от меня хочешь, Гриффин?

– Я хочу, чтобы ты порвал свою помолвку с Геро.

– Она уже со мной порвала.

Гриффин внимательно взглянул на него. Очевидно, брат еще не разговаривал с Уэйкфилдом.