Скандальные наслаждения

Хойт Элизабет

Он удивленно поднял брови.

– Нет. Правда, иногда волосы путаются в одежде, но это случается изредка.

Она кивнула, удовлетворенная таким объяснением. Пальцы гладили его волосы в паху.

– У вас это тоже есть, – прошептал Гриффин, скользнул рукой по ее животу и дотронулся до рыжих завитков.

Геро, словно завороженная, смотрела туда, где его рука касалась ее.

– Странно, правда? Мы носим столько всякой одежды, завязываем ее, застегиваем, а под ней у нас… – она обхватила двумя пальцами его член, – …этот секрет.

Она подняла к нему

лицо – ее глаза смотрели серьезно.

– Все любовники так думают? Что у них есть секрет, известный только им двоим? А как у вас было с другими женщинами? Так же?

То, что она поставила себя в один ряд с другими безличными женщинами, с которыми он спал, поразило его до глубины души. Они были мимолетными призраками в его жизни.

Геро для него нечто неизмеримо большее.

Гриффин обхватил руками ее тонкую талию, приподнял и усадил поверх своих бедер.

– Какие другие женщины? Я не могу вспомнить ни одной, кроме вас.

Он потянул ее к себе, чтобы поцеловать, но она остановила его, положив ему руку на грудь.

– Ваши слова красиво звучат, милорд, но ведь в прошлом у вас были другие женщины, и будут еще.

– Нет. – Его решительное «нет» прозвучало твердо и мгновенно. Геро говорит о будущем, где они будут разъединены, и, наверное, подразумевает, что и у нее появится другой мужчина. Он не желает думать ни о других женщинах для себя, ни о других возлюбленных у нее. Он этого не приемлет.

Он улегся на нее, придавив своей тяжестью, но ему было все равно.

Она должна понять.

– Нет никого другого ни для вас, ни для меня, – сказал он, прижавшись носом к ее лицу. – Никого не существует вне этой комнаты. Только вы и я, и это.

С этими словами он вонзился в нее. Она не была готова к такому неожиданному натиску, но он уже не мог сдержать себя.

– Гриффин… – Она выгнулась под ним и развела ноги.

– Вы и я, – задыхаясь, произнес он, – мы особые. И между нами происходит не то, что делают остальные. Мы вместе, и мы ни с кем не сравнимы.

– Этого не может быть, – упрямо ответила она.

– Может, – выдохнул он. Почему она ему не верит? Почему отрицает что-то таинственное, но тем не менее существующее? – Послушайте меня. У меня никогда впредь не будет такой возлюбленной. А у вас никогда не будет такого, как я. То, что есть только у нас, мы должны сохранить в памяти.

– Но я не думаю…

Господи, она сводит его с ума, доводит до бешенства…

Гриффин не мог придумать больше никакого убедительного довода, поэтому припал к ее губам и просунул язык внутрь медовой сладости ее рта. Она лежала под ним, мягкая, уступчивая, ее бедра прижались к нему, а ее нежное, влажное лоно с радостью принимало его в себя.

Гриффин забыл про свою изощренность опытного любовника. Все куда-то ушло, исчезло простое физическое соитие, их тела и души слились в единое целое.

С ним Геро, и поэтому древние как мир движения стали… любовью.

Гриффин откинул назад голову, упиваясь этими новыми ощущениями. Она заставила его поверить в то, что он может летать. Он посмотрел на ее лицо – веки

сомкнуты, между бровей залегла складочка, рот приоткрыт. Она прикусила нижнюю губу, и он понял, что она близка к пику наслаждения.

И он сумеет помочь ей перелететь через этот высокий утес.

Гриффин приподнялся, потом стал опускаться, прижимая ее бедрами и с каждым своим движением все сильнее касаясь нераскрывшегося цветка внутри ее лона. Она сглотнула слюну, тонкая кожа на горле затрепетала.

Гриффин сжал зубы. Он тоже близился к развязке, к взрыву, но он сдерживал себя, пока она не получит своей доли счастья. Наклонив голову, он прошептал ей в ухо:

– Откройся для меня, любовь моя.

Геро упрямо покачала головой.

– Да-да, – бормотал он, дыша ей в шею. Она застонала, а он облизал ей грудь. – Дай мне ощутить твою сладость.

Она выгнулась, ноги у нее задвигались.

– Иди ко мне, любовь моя, – продолжал шептать он и, взяв в рот ее сосок, стал осторожно и нежно покусывать.

И она взорвалась в его руках. Он почувствовал это, и тогда сладостное до боли блаженство нахлынуло и на него.

Она – это он, а он – это она. Они – это одно целое.

Геро лежала, уставившись на балдахин кровати, и водила пальцами по широкой спине Гриффина. Он упал на нее всем телом и не двигался.

Она с нежностью обнимала этого большого сильного мужчину. Мужчину, который орал на нее и отнес – дважды! – в свою спальню, где осуществил свои нечестивые намерения. Гриффин упрям и груб и зарабатывает на жизнь перегонкой джина. Он олицетворяет собой все то, чего она не одобряет, и, тем не менее, если он прямо сейчас захочет снова соединиться с ней в греховной любви, она не откажет ему.

И более того – у нее нет сомнений, что она получит от этого удовольствие.

Это любовь? Глупый вопрос. Она достаточно взрослая, чтобы не принять физическую тягу за любовь, но все же… вопрос не выходил из ума. Если она ничего к нему не чувствовала, то наверняка у нее не возникло бы это неодолимое желание быть с ним? И совершенно определенно она не стала бы горевать от того, что им придется расстаться.

Гриффин вздохнул и скатился с нее. Она ощутила себя брошенной.

– Прости, – невнятно произнес он. – Я чуть тебя не раздавил.

– Ты не раздавил, – вежливо ответила Геро, словно он извинился за то, что наступил ей на ногу во время танца.

Гриффин что-то пробурчал, обнял ее за плечи и прижал к себе. Она лежала и смотрела, как он погружается в сон, как поднимается и опадает его грудь, как трепещут ресницы.

Геро вдыхала его мужской запах и думала о том, чту она чувствует рядом с ним. Думала о том, как он иногда на нее смотрел, словно она была редкостной заморской птичкой, чью песнь он не до конца мог понять. Геро думала о Мэндевилле, о том, какой он безукоризненный джентльмен. Думала о Максимусе, о его гордости и ненависти. Она думала о себе и о том, что она узнала с той роковой поездки в карете, когда коснулась рукой голой мужской плоти. Коснулась Гриффина.