Скандерия

Моденская Алёна

— Когда наполняли водохранилище, затопили городок Мазыйка. Потом уровень воды снизился, и верхушки зданий вышли на поверхность. Та ещё красота.

— Жуть, наверное, — с предвкушением сказал Тимур. — А что там ещё за ужасности происходили?

— Да много чего, — уклончиво ответила Агнесса. — В Растяпинске даже есть специальный «готический» маршрут для туристов.

— Он у нас запланирован? — спросила Лиза с энтузиазмом.

— Нет, — покачала головой Астра. — Ещё чего.

— Тогда ты рассказывай! — Хуберт легонько толкнул Агнессу

в бок.

— Да что рассказывать. — Агнесса пожала плечами. — Мой сборник о сундуках и шкафах читал? Там всё есть.

— Это, что, всё правда? — Тоня снова уронила подушку. В своё время она долго не могла уснуть после прочтения сборника мистических рассказов «Сундуки и шкафы».

— Да, — просто кивнула Агнесса. — Там вообще жутко, хотя, и правда, очень красиво.

— Жутко, хотя красиво, — повторил Тимур, хмыкнув.

Агнесса решила не рассказывать друзьям о том, что одно из самых кошмарных для неё мест уже много лет служило источником вдохновения. Собственно, за этим она и приехала.

Утро следующего дня встретило студентов ярким багряным рассветом и лёгким морозцем. После обзорной экскурсии по городу, во время которой гид (молодая девица в стильной шапке-ушанке и длинной узкой юбке) не скупилась на истории об ужасах татаро-монгольского нашествия, массовых расстрелов и о до сих пор живущих в этих местах язычниках, совершающих «кровавые жертвоприношения», студенты отправились в монастырь.

— Здесь, что, до сих пор живут язычники? Правда? — шёпотом спросила Агнессу Валя.

— Да, только никаких ужасных жертвоприношений они не устраивают, — громко сказала Агнесса.

Истории гида приобретали всё более устрашающие краски, и Грибницкий, громко заявив, что его старые кости промёрзли, предложил где-нибудь погреться.

Первым в программе значилось посещение храма в честь Архангела Михаила, где хранились мощи старицы Людмилы, но просто так зайти туда не получилось. Выходные и хорошая погода привлекли в монастырь огромное количество туристов, так что попасть в церковь можно было, только отстояв длинную очередь, конец которой терялся где-то за монастырским садом.

Агнесса заняла очередь к мощам, чтобы дать остальным время прогуляться по монастырю и посетить местный музей, устроенный в бывшей трапезной.

Эту же стратегию избрала группа из какого-то института благородных девиц или духовного училища, возглавляемая умильно улыбающейся женщиной средних лет в чёрном платке. Девочки в одинаковых коричневых пальто и платках разбрелись по территории монастыря, оставив свою наставницу держать очередь за несколько человек до Агнессы.

Очередь продвигалась медленно, Агнесса замёрзла, и её сменил Истомин. Он сообщил, что Грибницкий ушёл греться в чайную, а остальные в сопровождении гида отправились на Вражью гору.

— А вам разве не интересно? — спросила Агнесса.

— Я здесь уже был, — ответил Истомин.

Он приезжал сюда год назад со своими бывшими учениками. Тогда это удивительно красивое

место показалось ему до жути пугающим. Как будто что-то затаилось в этой красоте и ждало своего часа, чтобы наброситься, и… Истомин не знал, что дальше, но ничего хорошего явно не предвещалось.

Теперь, когда Истомину сообщили о назначении куратором поездки в Растяпинск, он сразу отказался. Но у других преподавателей уже были свои планы, замены не нашлось, и пришлось ехать. Что конкретно так не понравилось Истомину в прошлый раз, он и сам не мог толком объяснить. Но и теперь ощутил то же самое липкое предчувствие.

Агнесса сходила проведать Грибницкого и быстро вернулась. Очередь продвинулась, и Истомина она обнаружила уже в притворе. Он с небольшой группой паломников вежливо слушал наставницу институток, рассказывающую биографию старицы Людмилы.

После отвратительно жутких историй гида изложение преподавательницы истории православной церкви, как она себя назвала, выглядело приторным сиропом. Старица Людмила Русакова приходилась Агнессе дальней родственницей и была тайной монахиней, что открылось только после её смерти.

Со слов благочестивой наставницы выходило, что жизнь Людмилы была корзиной цветов, а каждая её воспитанница — одуванчиком, хотя на самом деле случалось всякое. И сама старица была простой женщиной, а не восторженной и оторванной от реальности почти бесплотной блаженной. В своё время она выступила против внедрения программы семейного лицензирования, чем свела упоминания о себе практически к нулю. Но приторная рассказчица об этом, конечно, умолчала.

В предыдущее посещение Истомин приложился к стеклу, под которым хранились завёрнутые в ткань мощи, только ради приличия. Он вообще не понимал одержимости костями давно умерших людей.

Та, с которой он ступил на скользкую дорожку, где они оба чуть не разбились, в прошлый раз тоже приехала сюда из чистого любопытства. Её образ проступал почти в каждой благородной институтке, строившей ему глазки за спиной своей кураторши. Где-то внутри зародилось и стало медленно расползаться раздражение, засев в мыслях неприятной занозой. Несколько месяцев он запрещал себе думать об истории, в которую угодил, но теперь, оказавшись в месте, куда они приезжали, уже храня тайну, отгораживаться от свербящих воспоминаний становилось всё трудней.

Из равновесия выводило всё — от самого места, давившего всплывающими прошлогодними картинами, до людей. Жеманные девочки с умилённой учительницей, Чистые Сёстры, принципиально не замечающие ничего вокруг и уткнувшиеся в свои одинаковые книжки, туристы с маленькими невоспитанными детьми. Финальным аккордом стало появление той, кого он терпел с трудом.

Агнесса подошла и сообщила, что Грибницкий повёл ребят в музей, и всего лишь спросила, не хочет ли Истомин к ним присоединиться. Истомин в ответ чуть не наговорил грубостей, но, увидев её холодный пронизывающий взгляд, вдруг ощутил абсолютную пустоту.