Скандинавский король

Халле Карина

Единственное, что на нем надето, это гримаса.

Я думала, что он будет унижаться, но, похоже, нет.

Король Аксель едва смотрит на меня, вместо этого сосредоточившись на бумагах в своей руке.

— Спасибо, Майя. Мне нужно несколько минут побыть с ней наедине.

Ней. Ещё даже не назвал моего имени. Он вообще знает моё имя?

— Хорошо, Ваше Величество, — говорит Майя и уходит, оставляя меня в кабинете с королём.

Такое ощущение, что меня заперли в тюремной камере.

Я по привычке прочищаю горло

и смотрю на него, ожидая, что он обратится лично ко мне, стараясь при этом выглядеть холодной и равнодушной.

Я уже готова открыть рот и разрушить свою решимость, когда он постукивает своим длинным указательным пальцем по верхней части бумаги, которую он рассматривает, бумагу, которую я сейчас узнаю, как своё резюме.

— Здесь говорится, что вы работали во Франции в нескольких семьях, — говорит он, его голос хрипловат.

— Да, сэр, — говорю я. Поскольку он всё ещё смотрит на моё резюме, как будто это какая-то карта сокровищ, я смотрю на его макушку. У него светло-каштановые волосы, густые и блестящие. Немного длиннее на макушке, чем по бокам, но в целом короткие. Несколько модная стрижка для короля.

— Я так понимаю, вы немного говорите по-французски? — спрашивает он.

— Un peu (пер. фра. — немного), — осторожно отвечаю я.

Наконец он поднимает на меня глаза, и мне требуется огромное усилие воли, чтобы встретиться с ним взглядом и не отвести взгляд. Неужели я уже превратилась в камень?

— C'est tout? (пер. фра. — Это всё?)

Я киваю. Это всё. Совсем чуть-чуть. То есть, я знаю, что почти свободно говорю, но у меня такое чувство, что если я признаюсь в этом, он начнёт меня проверять.

— И я так понимаю, вы не говорите по-датски?

Я качаю головой. — Нет, сэр. Никогда не думала, что мне это понадобится.

Кажется, он на мгновение задумывается над этим, слегка покачивая нижней челюстью, а затем возвращается к резюме. Мой желудок вздрагивает от облегчения, когда он отводит взгляд от меня. Чёрт, этот человек напряжён.

— И что же заставило вас подать заявление на эту должность? — спрашивает он, голос звучит немного устало. Он откинулся в кресле, непринуждённо, но настороженно, постукивая пальцем по краю подлокотника, глядя на меня.

— В агентстве по трудоустройству решили, что я подхожу.

— Меня не слишком интересует, что они думают. Кажется, они никогда не знают своих клиентов. Можешь ли ты сказать мне, почему ты считаешь себя подходящей кандидатурой?

В моей голове одновременно проносится миллион мыслей. Я могу сказать ему, что я выполняла эту работу для разных богатых и важных семей, что у меня отличные рекомендации, что я готова к вызову, что я умна, независима и трудолюбива. Я могла бы рассказать ему миллион вещей.

И всё же единственное, что выходит из моего рта: — Потому что я знаю, каково это — потерять родителей в молодом возрасте.

Он моргает на меня. Я не могу сказать, застигнут ли он врасплох моим комментарием или нет. Я продолжаю,

довольная тем, что мой голос остаётся ровным. Не то чтобы он не должен был, но когда я нервничаю, я никогда не могу предсказать, как отреагирует моё тело. — Я знаю, что сейчас нужно девочкам.

— И что же это?

— Любовь, — говорю я, и теперь, когда я глотаю, моё горло кажется плотным. — Им нужна дисциплина и руководство, но им также нужно сострадание, доброта, стабильность, и, прежде всего, им нужна любовь.

Он хмурится, его челюсть напряжённо подрагивает. Не знаю, почему я решила, что, сказав ему это, смягчу его, но, опять же, я не думала об этом.

— И поэтому ты думаешь, что это так просто, — говорит он.

— Я никогда не говорила, что это будет легко. — Я стараюсь не сузить на него глаза, стараюсь не повышать голос. — Но поскольку это будет нелегко для любой няни, это может быть кто-то, кто понимает. Кто не бросит, когда станет трудно.

— Но ты уже увольнялась раньше, — говорит он, переводит взгляд на резюме и снова на меня, брови подняты с вызовом. — Во всех этих семьях ты не задерживалась дольше, чем на несколько лет.

Я игнорирую это. — Я так поняла, что это на год.

— Так и есть, — говорит он. Он встаёт со стула с грацией, заложив руки за спину, прогуливаясь к краю стола, ближе ко мне.

Я не могу удержаться и делаю шаг назад.

Он останавливается, наклоняет голову в сторону, поднимает подбородок, наблюдая за мной. — Но кто сказал, что ты не уволишься до истечения года? Эта работа трудная, и она не похожа на все другие должности няни, которые у тебя были. Мы — королевская семья, мы находимся на другом… уровне, а это значит, что ты должна подняться до этого уровня. — Он вздыхает, звуча почти скучающе. — Честно говоря, я остаюсь при своём мнении.

— Каком именно?

— Я не думаю, что ты подходишь для этой работы.

Я стараюсь не вздрагивать. — Тогда почему я здесь?

Он снова вздёргивает бровь, его рот на мгновение становится твёрдым. — Из-за моих дочерей. Ты им нравишься. А когда дело касается их, обычно не имеет значения, что я думаю.

— Почему вы думаете, что я не справлюсь с этим? Вы даже не знаете меня. Вы понятия не имеете, на что я способна.

Он оглядывает меня с ног до головы, совершенно не впечатлённый, и всё же я чувствую каждое ледяное движение его взгляда по моей коже. — Я знаю, что ты необразованная. Что ты полна ложной уверенности и глупой бравады. И что ты понятия не имеешь, как вести себя в присутствии короля.

Я распрямляю плечи, обретая хребет. — Вы правы. Я никогда не училась в университете, и иногда может показаться, что я уверена в себе, когда не должна. Но позвольте мне прояснить одну вещь. Я уважаю то, что вы делаете это для своих дочерей, и я уважаю вашу корону и титул. Но я не хочу, чтобы со мной разговаривали свысока, словно я какое-то низшее существо, жвачка под вашим ботинком. Если вы хотите, чтобы я относилась к вам с уважением, вы должны проявлять такое же уважение ко мне. Мне всё равно, кто вы.