Сказ о Владе-Вороне

Кузнецова Светлана Владимировна

— Принесет то благо, Влад. Не будешь разиней — и тебе перепадет.

За благом для всех в свое время и Владимир князь прятался, и много кто еще. Да только судил Влад по поступкам.

— Не способно добро на коварство. Тебе то ведомо.

— Не глупи, Влад! — рассмеялся Финист. — Сказки не про добро. Это известно даже дитю малому. Ты ж в Нави живешь как-никак. Ужели Кощей еще не научил уму-разуму?

— Кто победу одержал, тот и есть добро? Так, выходит, Финист? Не по совести жить собрался?! В кого же

ты превратишься?!

Тот нахмурился, раздраженно махнул рукой, сметая упавший на высокий лоб золотой локон.

— Время такое наступает, Ворон.

Влад так и не понял, хотел ли тот оправдаться. По всему выходило, самому Соколу не нравилось задуманное. Но тут Финист дернул щекой в нервном досадливом движении — скорее всего, неосознанном, — скривился, словно надкусив неспелое яблоко, и холодно произнес:

— Игры окончены, Влад. Я предупредил: не смей князя к девке своей поворачивать. А иначе…

— И чего же ты учинишь, Пестрый? — спросил Влад и коротко рассмеялся, хотя весело ему не было. — Бью я тебя и на мечах, и в состязании лучников. В рукопашной снова моя возьмет. Потому не похваляйся. А еще, знаешь… терпеть я не могу, когда кого-то используют втемную. Даже недругов. Мне вот раньше все равно было, а теперь сам желаю князя неверного проучить и вас всех с ним заодно! Безразлично мне, кто в твоей тени прячется.

— Стану биться я с тобой в птичьем обличии, не погляжу ни на Кощея, ни на кого другого! — пообещал Финист.

— Исполать, — бросил Влад, развернулся на пятках и пошел, куда собирался.

Глава 3

— И ты излечила его, лисичка-сестричка, — Влад не спрашивал, а утверждал.

— А чего мне оставалось? — Веста всплеснула руками, снова за юбку схватилась, ткань смяв.

— Полностью излечила? — уточнил Влад.

Веста скривилась:

— Ты ведь хитрить запретил.

— Верно. Умница, что не ослушалась, — похвалил он. — Теперь по всем законам испоконным ты правая, а он — нет.

Веста вскочила, нервно зашагала по избе.

— Покон-покон, — проговорила она. — Смысла-то в том кону? Времена меняются, старый закон уходит.

— Нет, — печально проронил Влад. — Никогда не случится этого.

— Хорошо тебе говорить! — упрекнула Веста. — Ты меж людей не живешь.

Влад глянул на нее, удивленно брови поднял.

— Всякий свою дорогу выбирает самостоятельно, — сказал он убежденно. — Я тоже, а ты… Разве не дозволяла тебе нянюшка остаться, сама ж решила уйти.

— Да потому что я с людьми жить хочу! — закричала Веста. — Мужа хочу! Рожать от него хочу! Стариться и смотреть, как дети подрастают хочу!

— Ну… пока что тебе князя подавай, — усмехнулся Влад, — а не молодца по сердцу.

— А ты меня не осуждай! — еще пуще прежнего разозлилась Веста. — Я всего хочу! Это тебе жизнь опостылела, а мне — нет!

— Ошибаешься. Так, как я жизнь люблю, многим

поучиться впору, — заметил он, подпустив в голос предупреждающе-змеиных ноток (у Кощея научился).

Веста поморщилась, поежилась, пробурчала себе под нос, но Влад разобрал:

— Жить хотел бы, давно нашел себе девку али бабу, а не с мертвяком в загробном царстве сидел безвылазно.

— Хорошего же ты о нас мнения… — проронил Влад и, будто бы невзначай, потер ноющее плечо.

— Ты же мне жизнь испортил! — взвилась Веста. — Если бы я все сделала по-своему, вновь ни жив ни мертв приполз ко мне на порог князь Петр. А я б молвила ему сызнова: плохо, когда дом без ушей, а горница без очей. И впредь дурой не была бы сердобольной да на голову убогой: излечила бы лишь опосля обряда венчального!

— Неужто он люб тебе настолько? — не поверил Влад. — Ты ведь его всего раз и видела.

— Люб али нет — не твоя печаль, — прошептала Веста, смущенная его словами. — Что делать собрался, Влад-Ворон? Отступишься?

— Вряд ли, лисичка-сестричка, — проронил он задумчиво. — Теперь не отойду в сторону. В том нынче и мой интерес. Надобно князя бессовестного с тобой соединить, чужие планы на него порушив.

— Да?! — обрадовалась Веста. — Так значит…

— Перо мое вернешь все равно, — наказал Влад твердо.

— Значит, конец дружбе старой? — Веста досадливо поджала губы. — А ведь не помоги я тебе, не вызволил бы Кощея из полона!

— Дружба — мост, выстроенный меж берегами, по высоте равными. Ежели один из них осыпаться станет или ввысь расти, мост рухнет. Так и у нас с тобой. Не хочу быть у тебя на побегушках, не за тем перо дарил, чтобы за лентами летать да женихов приваживать!

— А у Кощея, значит, хочешь? — скрестив на груди руки, спросила Веста. — Ты ведь неровня с ним.

— Неровня, конечно, — согласился Влад. — Вряд ли когда сровняемся, но и не обычный мост меж нами, а волосяной: длинный, тонкий, но нет ничего прочнее, и никому, кроме нас двоих не пройти по нему.

— Вот как, значит? — вздохнула Веста. — Думала, ты поумнеешь со временем. Поймешь, что вовсе ему не надобен, а ты вон как. Мост волосяной… надо же, выдумал.

Влад вздохнул, тряхнул головой, в стену уставился.

— Я, когда прилетел в хрустальный дворец и был принят благосклонно, никак поверить не мог в собственную удачу. Зачем ему кого-то привечать, передавать знания? Он ведь бессмертен, — молвил Влад тихо. Зря делился: Веста не оценила бы откровенности, но иногда нужно произнести вслух, чтобы самому понять многое. — Да и вообще. Где я — плоть от плоти людской — и где царь Нави? Пропасть меж нами непреодолимая. Он до сотворения мира существовал, я, должно быть, у него весь, как на ладони: с мыслями, сомнениями, чувствами простецкими и глупостью непомерной. Все уразуметь не мог, чем заслужил рядом быть. Считал, смеется надо мной Кощей, натешится да прогонит. Сомневался в нем, птенец безмозглый, — сказал Влад и улыбнулся, — а потом случилась с ним беда и, оказалось, никого ближе меня нет. И я могу злиться, когда за меня решает, улетать, а только все равно вернусь, поскольку и у меня роднее никого не найдется, не было и не будет.