Сказ о Владе-Вороне
Шрифт:
— Полюбит более света белого! — уверено заявила Веста. — Коли будет стоять пред ним выбор, откажется от княжения, за мной пойдет.
Влад нахмурился.
— С чего взяла ты, будто так можно? Черный приворот по обоим бьет. Али забыла ты, чему учила нянюшка?
— Нынче помощница у меня в деле этом посильнее и Яги, и тебя, и много кого еще, даже Кощея, — заявила Веста, победно улыбнувшись. — Одолеет князя Петра недуг вторично, никто кроме меня излечить его не сумеет. Приедет он обратно, увидит, воспылает любовью
В сердце словно раскаленная игла вошла. Влад охнул, за грудь схватившись. Помутилось все перед глазами, он упал бы, да успел на стол облокотиться.
— Прежде, чем спрошу, — прошептал он, — обещай Кощею сказать, что Перун воду мутит, за Финистом стоит, а жениха твоего мнит своим слепым орудием. Впрочем… — он сглотнул, дух переведя, — с таким союзником ты одолеешь и Перуна, и Финиста без вмешательства Кощея.
— Коли явится, сообщу, — сказала Веста.
— Дареное не передаривают, — заметил Влад. — Вот и растоптала ты последнее, что нас связывало, лисичка.
— Сам виноват, — огрызнулась та.
— Вот уж нет. Никто не виноват в добре и зле, нами творимом. И нет ничего отвратительнее, чем свою вину на других скидывать, — проронил он.
— Кончилось ваше время, вестник Кощеев, — сказала Веста. — И законы ваши более не действуют. Нынче всяк как удобно жить может, без оглядки.
— А результат один, — повторил Влад слова Кощея. — Или думаешь не в Нави после смерти оказаться? В Рай придуманный собралась? В пустоту и бессмыслие? Да хоть все люди разуверятся, не остановится колесо Рода! Суждено вам половину бытия в Яви жить, половину — в мире загробном. И лишь от поступков и чистоты души зависит, сколь скоро вновь родитесь. Ну, еще и от желания, конечно.
— Долго, — отмахнулась Веста. — Успею пожить в свое удовольствие.
— От сумы да тюрьмы не зарекайся, — молвил Влад, — как и от смерти. Никому не ведом срок, ему отмеренный.
— Не каркай, Ворон, не пророчь беду! Неужто думаешь, будто я перво-наперво не позаботилась о жизни долгой, чтобы умерла я с Петром в один день, и не расстались мы даже после смерти.
Влад прикусил губу и отчаянно пожалел князя, которому руки сковали и крылья подрезали.
— Приворот чудовищен, в раба человека превращает, но спадает после перехода в другой мир, — сказал он. — Мне, Веста, и каркать не требуется: сама состряпала — самой и кушать. Очнется князь и все поймет-вспомнит-оценит. На тебя совсем другими глазами посмотрит, а сбежать не выйдет, поскольку привязана ты к нему крепко-накрепко. Знаю я, как разорвать путы, да теперь не открою. Не терплю, когда меня предают, Веста. Помню я добро, тобой сделанное, потому проклинать не стану: ты и без меня зла себе нажелала-наделала. Но и не помогу. Не существуешь ты для меня более. А теперь говори наконец, что передарила перо мое, а значит, и часть меня, Марье Моревне, и покончим с этим навсегда!
Кажется, в чистых глазах Весты промелькнул страх, даже ужас от содеянного. Однако длилось осознание лишь мгновение, не более. После убедила Веста
— Отдала я перо твое Марье Моревне за помощь в деле моем. Ты все равно оказался бесполезен, а потому мне не надобен.
В избе темнее стало. Солнце за тучу забежало, а может у Влада перед глазами Явь выцветать принялась. Миг, когда встала перед ним невероятно прекрасная женщина, он не уловил, да и вряд ли мог.
— Я же говорила: быть тебе моим слугой, Влад-Ворон, — произнесла она ласково и даже, кажется, с сожалением.
— Буду я в плену у тебя, душа-девица, — прекословил ей Влад, — пока Кощей за мной не явится. А коли не придет, то так тому и быть, — добавил он. — Сделал я выбор свой окончательно. Никому другому служить не стану.
Он ожидал грозы и бури, обжигающей ярости и неминуемой боли. Перед внутренним взором встала темница и висящий на цепях истерзанный, измученный… человек, в котором он сумел узнать Кощея лишь птичьим чутьем. С того плена серебро из волос царя Нави не исчезло, должно быть, навсегда останется. Однако пойти против себя было куда как горше.
«Не буду свою суть предавать, — решил Влад. — Оставлю это другим».
Однако гневаться Моревна не спешила: то ли действительно не злилась, то ли играла с ним. Только зачем бы ей это? Вот он — как на ладони и почти в полной ее власти — тонкая нить отделяет от гибели.
— И до Кощея через меня не дотянешься, — добавил Влад, дабы сжечь возможность договориться, вскинул подбородок, ожидая удара. Какой он будет — острое жало отравленного ножа под ребра али чего похуже — решать не ему. Он сказал свое слово, и не одно.
Моревна стояла спокойно, не двигаясь.
— Знаешь ли ты, от чего отказываешься? — спросила она. — Служить мне приятнее, нежели Кощею, Влад-Ворон. Хорошо в чертогах моих, спокойно. Добра я к своим слугам и союзникам, милостива ко всем.
Влад невесело усмехнулся:
— Видел я милость твою.
— Враг мне Кощей, не ты, — продолжала Моревна ласково. — Сильно он меня обидел, оттого и дала я волю гневу. Но за что мне наказывать тебя? Не за душу же чистую и сердце преданное? Не за острый ум, позволивший в царство мое пробраться и меня саму вокруг пальца обвести.
— Тогда тебе известно, что прельстить меня нечем.
Она кивнула, вздохнув тяжко.
— А напугать? Знаешь ли ты, куда попадают изгои? Спрашивал, небось, у Кощея, от кого он хранит Явь?
— От слуг твоих.
— Не только.
— Очень близок теневой мир к пустоте. Нет там времени: ни дня, ни ночи. Себя в нем потеряешь, Влад-Ворон, все забудешь. Вечность думать станешь, кто ты и откуда, мучиться, места не находить, а вспомнить не сумеешь. Потом смиришься, и как произойдет это, обратишься безмолвной тенью, плотью от плоти мира того окончательно.