Сказ о Владе-Вороне

Кузнецова Светлана Владимировна

— Держи, — откуда мальчишка достал перо, Кощей не углядел.

Черное на белоснежном выглядело завораживающе. Мальчишка вмиг показался не совсем человеком, хотя лицо-то простецкое — отражение отца и матери — нос картошкой, само округлое, на щеках ямочки. Только взгляд иной. Он же и менял все впечатление.

— Я не умею излечивать, — признался Кощей.

— Разве я прошу о чем-то? — удивился мальчишка.

Кощей фыркнул. Видать, сказок здесь не забывали, а, быть может, мальчишка

своим умом дошел до того, как с подобными гостями держаться следует.

— Твои поделки? — Кощей окинул взглядом лавку. Лежали на ней игрушки, ложки, баклуши из светлого дуба сделанные. Необычные, в завитках резных. Такими из котла черпать жалко, любоваться впору. Только кому такое в голову придет, не соседям же?

— Мои. Помогаю, чем уж могу.

Кощей улыбнулся. Знал он того, кто до подобной красы охоту имеет: назвав его имя про себя, по верному пути направил — дело времени, когда на двор придет. Но это благодеяние Кощей просто так сделал: захотелось.

— Так получай дар непрошенным, — сказал он. — Будешь видеть скрытое. К добру, худу ли — это уж лишь от тебя зависит.

Мальчишка посмотрел насторожено. Во взгляде — изумление. Страх нахлынул, словно волна на берег, но также быстро и отступил.

— А ты вовсе не скелет ходячий, — молвил он потрясенно.

Кощей рассмеялся. Когда-то он объяснял Владу, что верить вракам — дело последнее, а этому деревенскому калеке слова не требовались — сам видел.

«Пожалуй, встречи этой стоила возня с перьями и блажь, ударившая в птичью голову, — подумал Кощей и тотчас помрачнел: — Но не гибели моего вестника».

— Прежде, чем сказки на веру принимать, — сказал он, — стоит сесть и собственной головой помыслить: что правда, что вымысел и зачем этот вымысел нужен. Не всегда ради красного словца, ох, не всегда.

Мальчишка кивнул.

— Сказители не раз упоминали о подвигах Кощея Бессмертного, — произнес он. — Во зло или во благо — здесь речь не о них — побивал он самых сильных поединщиков, ратные победы одерживал, водил армии. Способен ли на такое немощный старик или скелет ходячий?

Кощей повел плечом.

— На свете все возможно, — молвил он лукаво.

Коли нужно, надевал он на себя личину изможденного путника, но именно что личину. Вот мальчишка, за нее заглянув, сильно и удивился.

— Я запомню.

— Пойду, — сказал Кощей.

Мальчишка кивнул, разглядывая его остро, запоминая каждую морщинку, всякую мелочь в облике. Не иначе из дерева вздумал вырезать «претемный» образ. Впрочем, Кощей не возражал. Все равно никто не поверит, будто вышедший из рук умельца воин — тот самый нежить, ворующий девиц и, несмотря на свое бессмертие, постоянно умирающий от иглы переломленной.

Невдомек людям простым, почему именно игла и чего она обозначает, с какой радости хранится она в яйце, а то — в утке, зайце и ларце, висящем на дубу. Сколько ни кумекай о мире триедином и древе, все воедино

соединяющем, не догадаются. Что есть игла и почему, если ее переломить, смерть приходит — только сердцем понять можно, а, поняв, уже постичь разумом. Вот мальчишка, которого он одарил, сообразил, но сделал он это гораздо раньше, чем Кощей вошел в избу.

…К Весте он ворвался, разрешения не спросив, ветром морозным — в окно, пробежал по комнате, выстудив воздух, и уселся за стол. Девица, увидав, охнула. Кувшин, который в руках держала, грохнула об пол. Брызнуло молоком и черепками во все стороны.

— Кощей… — проронила она дрожащими губами.

— Я.

Быстро кинула Веста взгляд на икону в углу, да тотчас и опустила: поняла — не поможет.

— А ты думала и рыбку съесть, и удом побаловаться? — спросил Кощей, чувствуя веселую, азартную злость. Убивал он именно в таком расположении духа, другое дело, что девке этой подобного облегчения доставлять не собирался. — Вера в несуществующего бога только тогда приятна и легка, когда его законы нарушаешь, а ничего тебе не делается. Ведь не дозволено по чужой вере ворожить, не так ли?

— Так… — осипшим голосом проговорила Веста.

— И по ней же все боги прошлые — суть враги рода человеческого? — широко улыбнувшись, продолжил Кощей.

Веста снова в красный угол глянула. Только никто на ее защиту явиться не спешил, а попытки самой ученицы Яги обережный символ создать и себя огородить Кощей развеял, не поведя и бровью.

— Послушай, царь Кощей…

— За приворот, тобою сотворенный, не перед самозванцем ответ держать станешь, а перед ним, — он кивнул на дверь, — лишенным силы и разума.

— Значит ли то, что не убьешь меня? — вздрогнув, проронила Веста.

— Больно легко, — ответил Кощей. — Все, как желала, сбудется. Только с этой минуты ни я, ни кто-либо другой на зов твой не откликнется, в беде не поможет, но и злом не попрекнет. Живи сама за себя и за того, кого воли лишила. Знай, что ежели умрет он, в то же мгновение и ты в Нави окажешься.

Как сказал, так и растворился в воздухе для Весты, но на самом деле с места не сдвинулся. Видел он сильнейшее облегчение, отпечатавшееся на лице девицы. Дуреха еще не поняла, что произошло. Она ждала расплаты за предательство, смерти лютой и, возможно, долгой; думала, обзавелась врагом непримиримым. Да только кто она такая, чтобы Кощей Бессмертный о ней пекся и вредил по мелочам? Имей он таких ворогов, сам себя уважать перестал бы.

Окончательно успокоившись, Веста за стол напротив села, плошку достала и хотела глянуть, сколь скоро князь на двор к ней приедет, заговор произнесла, но вода безмолвной осталась. Удивилась она, руками над плошкой поводила, ударила по глади, расплескав.

— Как так?! — спросила непонимающе.

Ответа не последовало.

— Кощей! — позвала испуганно Веста.

Тот безмолвствовал, глядя в глубину ее глаз, мутнеющих на донышке страхом и обреченностью.