Сказ Про Иванушку-Дурачка. Закомуринка двадцать девятая
Шрифт:
– Что, что! Как, как! Мабудь! Расскажи стишок, Иванушка! Лучше – два стишка! Какого-нибудь твоего современника, может быть – нобелевского лауреата! Получившего премию в баксах! Хе-хе!
– Зачем тебе стишки?
– Чтоб теплее стало! На душе!
– Отчего бы эвто?
– От стишков!
– Стишки – эвто... эвто... эвто юности грешки, вызывают одни смешки!
– Да ты что, Иоанн! Стишки – энто... энто... энто...
– Да ты что, дедонька, мне не веришь? – перебил дедушку Иванушка.
– Не ве...
– Проиграл! Проиграл! –
– Да нет, я хотел сказать: не ве... не ве... не вежливо перебивать старших, Иоанн! А верить – верю, что...
– У-у-у! В самом деле, дедусь?! – разочарованно пролепетал Ивась и мысленно поклялся больше никогдась-никогдась, ни за що на свете не перебивать дедусюшку и не горячиться, особливо по поводу стишков, черт побери, черт побери, черт побери!
– У-у-у, в самом деле, Ивасюшка! Так вот, я хотел сказать, что твои стишки – эвто... эвто... эвто твоей юности грешки, вызывают одни...
– Да ты что, дедишка! – перебил дедушку Иванушка. – Как ты смеешь хаять мои стишки? Да я тебе за энто!.. – и Ивашка сделал старикашке козу.
– Ой, мама! Успокойся, Иванечка! Я хотел сказать: твои стишки вызывают одни... одни... одни только теплые чувства!
– А-а-а! – протянул Иванечка. – Теплые-то они теплые, а всё равно чтой-то зябко! Что же нам робить, дедусечка? Как же усё-таки согреться?
– Что, что! Как, как! Катю Огняночку в вигвамчик позвать, она быстро домину прогреет!
– Где же Катя?
– Давеча на двор пошла, но покамест не вернулась!
– У-у-у! Всё пропало, дедусь! Что же она так задержалась?
– Не знаю, Иванчик!
Прекратили тут оба обсуждение и – у-у-у! – заду-у-умались.
– Тук-тук! Тук-тук! – послышался громкий стук-стук в евродверь хатки.
Хатка вся сотряслась, так что дедочкины банки упали с подоконника и закатились под стол.
– Ах, всё пропало, Иван! – и дедушка яростно защелкал пальцами, подпрыгнув на табурете, как вша на паштете.
– Что пропало?
– Всё содержимое моих наинадежнейших банок!
– Куда пропало?
– К чертям собачьим! Ах, ёшкин кот! – и дедушка в два раза яростнее защелкал пальцами и аж трожды подпрыгнул на табурете, як трие вши на паштете.
– Не чертыкайся, дедочка, и не собачься, а также и не котячься: Бог накажет!
– Да ведь всё пропало, Иван!
– Ты в энтом уверен, ёшкина кошка?!
– Уверен, ёшкин кот! – и дединька в три раза яростнее защелкал пальцами, многажды подпрыгивая на табурете, как вошкара на ш-ш-ш... пш-ш-ш... паштете. – К чертям собачьим! К чертям собачьим! К чертям собачьим! Ах, щоб им потом лопнуть, всем прочим банкам на свете! Кстати, не кошачься, Иоанн!
– Хорошо, больше не буду! А ты слазь под стол да поищи утерянное-то! – посоветовал дедичке Иванечка.
– Чичас! – и дедочек, чертыкаясь и собачась, в мановение ока соскочил с табурета, як вшиный гончак с паштета, да и полез, понимаешь, под стол на
– Ну что, ёшкина кошка?!
– Ничего! Я же говорил: всё пропало – к чертям собачьим!
– Дай-ка я сам слажу поищу!
– Слазь!
И Иванечка слез с печи, с девятого кирпичи, и полез на четырнях* под стол. И изыскатели повели дальнейшее обсуждение на четверинках* под столешницей.
– Ну что, нашел, Ванечка?
– Нет!
– Я же тебе говорил, Иоанн, что всё пропало – к чертям собачьим! Ну, что ты там видишь?
– Ни шиша не вижу!
– Ах, как эвто скверно!
– Нет, диду! Ах, как эвто хорошо!
– Энто еще почему?
– Осколков нигде нет! Стало быть, банки не разбились!
– И что из энтого следует?
– Из энтого следует, что Аремзянский завод выпускает качественные, практически небьющиеся изделия из стекла!
– Ах, как эвто хорошо, Иванушка! – радостно воскликнул дедушка и вскочил, но вельми отмочил: бухнулся головой об столешницу и пал на четырни.
– Ах, как эвто хорошо, дедушка! – радостно воскликнул Иванушка и тожде вельми отмочил: подскочил, но бухнулся башкой об столешницу и пал на четверни*.
– Ах, ёшкин кот!
– Ах, ёшкина кошка!
Вельми отмочившие, понимаешь, банкоискатели насупились и вылезли из-под стола. Дед резво бросился на табурет, как маркграф на винегрет, а Иван резво запрыгнул на печину, на девятую кирпичину.
– Уф! – схизали* оба и счастливо рассмеялись.
А в эвто время где-то далеко-далеко, за тридевять земель, черти собачьи, помахивая песьими хвостами и визжа от неописуемой радости, спешно перекладывали изумрудные ядра и золотые скорлупки из аремзянских, понимаешь, посудин в венецианские, воображаешь, банки. Вот черти собачьи, однозначно!
– Стук-стук! Стук-стук! – послышался вдруг настойчивый тук-тук в евродверь хатки.
– Иванюся, вели сей дверишке отвориться! Однозначно! – заерзал дед на табурете, как маркграф на винегрете.
– Ах, дедуся, сам вели сей дверишке отвориться! Однозначно! – зевнув, простонал Иванюся с печи, с девятого кирпичи.
– Ну уж нет, вели ты, Иоанн!
– Ну уж нет, вели ты, дедуган!
– Ин нет, повели ты! Ты, понимаешь, младой, швыдкий! Она твое повеление непременно исполнит, однозначно!
– Не исполнит, однозначно! Я ведь, дедулишка, волшебного слова не помню, щобы ей повелеть!
– Ф-ф-ф-фу! А кто за тебя помнит, ёшкин кот?! Пушкин?
– Пушкин по-о-омнит, ёшкина кошка! Однозначно!
– А кто еще?
– Ты, дедушка!
– Я помню? – подпрыгнул на табурете дед, как какой-нибудь пушкиновед.
– Ну не Пушкин же!
– Слово?
– Да! Слово!
– Как может Пушкин не помнить слово, если Пушкин – словесник?
– Эвто – волшебное слово! Редкое, но меткое! То ли на ам... То ли на фиг... То ли еще на що-то, фиг его знам! Словом, то самое слово, на которое дверь борзо распахивается! Ну, ты помнишь!