Сказание о Синей птице
Шрифт:
Потом появился яркий луч света. Он влек меня, и я, как мотылек, полетела на этот свет. В ослепительном сиянии я увидела Ланьжэ в белом одеянии. Она смотрела на меня с улыбкой и была все так же прекрасна.
Я опустила голову и увидела группу людей, занятых исследованием потайной комнаты храма. Они собирали остатки древних свитков. Надписи их смутили. Один мужчина рассматривал темную шкатулку, в которой я пребывала все это время и в которой теперь ничего не было.
– Синяя птица, иди за мной.
Ланьжэ привела меня туда, где среди густого тумана крепко спал новорожденный младенец.
– Сюэ Ланьсинь, новорожденная дочь семьи Сюэ, ее тело
Тело для нас? Если наши души сольются друг с другом, то, когда я воскресну из огня, дух и тело будут вновь разделены, и в тело вернется Ланьжэ?
– «Аромат Энигмы»? Это тело, в котором течет… твоя кровь?
Ланьжэ кивнула, задумчиво взглянула на спящую девочку и исчезла.
– «Внимай словам бога Энигмы: когда свет и аромат Энигмы воссоединятся, посланник из Долины Снегов пройдет по гиблой земле и обретет в поднебесном мире величайшую славу». Так гласит оракул.
Во мне что-то встрепенулось. Я чувствовала непреодолимую тягу к ней. В приступе головокружения я погрузилась во тьму, обволакивающую меня со всех сторон.
Синяя птица или Ланьсинь? Ланьсинь или Синяя птица?
Я не хотела просыпаться. Грустные воспоминания тяготили меня, боль в душе была нестерпимой. Сейчас я знала, кто я. Как и у Лэя, у меня были человеческое тело и человеческое имя Ланьсинь.
Я понимала и предназначение Синей птицы. Когда мои душа и тело будут разделены огнем, на место человека по имени Ланьсинь придет Ланьжэ, а Синяя птица как божество покинет человеческое тело и возродится.
Я медленно открыла глаза.
В отцовских глазах, глубоких, как омуты, спрятаны сомнения и вина, надежда и печаль… Я вновь закрыла глаза, по щекам потекли слезы.
Неожиданно проснувшись посреди ночи, я больше не смогла уснуть. Встала, накинула шаль и вышла из хижины. Луна над рекой, взойдя на небо тепло-желтой, постепенно меняла цвет на холодный серый. Она висела высоко, бросая на воду серебряный свет, что казался инеем или снегом.
Я вспомнила момент, когда впервые оказалась на берегу Тумэньцзян, в реке тогда отражалась полная луна, которая неспешно превращалась в серебряный крюк. Полная луна и убывающая, и так по кругу, без начала и конца, подобно моей жизни. Глядя на серебристый диск, я как будто видела в нем себя, возрождающуюся вновь и вновь…
На рассвете я погрузилась в медитацию. Мне привиделся Лэй, в белом одеянии, с пронзительным взглядом.
– Синяя птица, – обратился он ко мне сквозь пространство и время. – Уходи отсюда.
– Почему ты оставил меня? Ты не хотел снова быть божеством и вернуться на Священную гору?
– Нет, не хотел.
– Но почему?
– Синяя птица, за последнюю тысячу лет у меня было достаточно времени, чтобы понаблюдать, сколько всего разного происходит у людей в их мире. Все мы – шашки на игральной доске бога Священной горы. Неужели ты до сих пор не поняла? Все это было спланировано богом Энигмы, повторяясь вновь и вновь. Ты, воскресшая после смерти, возрождение уничтоженного народ муя, и гибель страны. Цикл не имеет ни начала, ни конца. Как и дни на Священной горе. Доска для вэйци у горного бога – это иллюзорные человеческие мечтания и желания, не имеющие границ, бесконечная череда убийств и споров. Все это повторяется и повторяется. В «Каноне муя» есть самый важный труд – «Небесная музыка». Он раскрывает секреты партии в вэйци на тайном языке и дарует человечеству надежду с тех пор, как
– Как это?
Я старалась пошире открыть глаза и взглянуть в небесную высь, но не смогла ничего разглядеть – небо закрывал густой туман.
– Всезнающая Синяя птица, оказывается, у тебя тоже иногда завязаны глаза. Хе-хе. – Лэй горько усмехнулся. – Все мы шашки на игральной доске бога и будем следовать его воле. Он велит нам не вмешиваться в мирские дела, а на самом деле все находится под его контролем. Ланьжэ, я, народ молан… Мы для него – черные и белые игральные камешки вэйци.
– Лэй, почему ты так считаешь?
– Да потому, что сейчас я и не Лэй со Священной горы, и не генерал Юань Хэ в мире людей. Я не тоскую ни по горному, ни по земному миру. Обратившись в золотой песок, я вырвался из оков Священной горы и освободился. Более ничто не ограничивает мой взор.
Я вздрогнула от порыва ветра. В густом тумане вдруг появился просвет, из которого полился странный белый свет, словно вытекающий из глаз спрятавшегося демона.
– Взлети в небеса, Синяя птица, и оглядись вокруг. Это все игровое поле богов и правителей, средоточие людских желаний! – Грозный голос Лэя поднял меня, как пара невидимых рук, и пронес к свету сквозь плотный туман.
Огромная заснеженная безмолвная пустошь.
Бог Энигма в белых одеждах играл в вэйци. В одиночестве.
Один из белых камешков был брошен в углу доски, бог смотрел на него, держа в руках черный камешек, и размышлял.
Я замерла при виде игральной доски на снегу. Шашки были расставлены ровно, сама доска не имела границ, и призрачные образы на ней переплетались друг с другом. Вспомнились слова Лэя. Мои крылья потяжелели, как будто были из свинца, и я с тревожным криком рухнула вниз.
Я упала на выжженную твердь, где повсюду лежали кости мертвых и не было ни одной живой души.
– Синяя птица, Ланьжэ вернулась к жизни. Среди народов раздор, что в конечном итоге приведет к разрушениям. Уходи отсюда и помни, ты ослеплена богом Энигмы, но на самом деле ты лишь шашка в его игре.
Я вздрогнула и проснулась. Я по-прежнему была у реки, вставало красное солнце, пробиваясь сквозь тучи и освещая мир розовыми утренними лучами. Образ Лэя в моей голове постепенно тускнел, пока вовсе не исчез в теплом волнующем свете зари.
Голова раскалывалась, словно внутри моей черепной коробки разыгралась буря.
– Ланьсинь, почему ты здесь одна?
– Отец, если Ланьжэ вернется, не начнется ли в мире новая череда бед и убийств?
Выражение лица у отца было серьезным и спокойным.
– Ланьсинь, война неизбежна. Муя должны вернуть то, что им принадлежит. Такова воля богов.
Сердце сжалось, и я будто вновь увидела вэйци на горе и сброшенные с доски игральные камни. Все начнется с меня, как только я войду в огонь, и от этой мысли невозможно было не содрогнуться.