Сказание о Синей птице
Шрифт:
Профессор бросил на меня грозный взгляд.
Мы стояли друг напротив друга, и в тот момент я потеряла ощущение времени. Над головой господина Цю по глубокому синему небу не торопясь плыли облака… Мое сердце пребывало в замешательстве.
– Заходи, Ланьсинь! – Низкий голос учителя Цю выдернул меня из этого безбрежного пространства.
– Я познакомился с тобой, когда ты была совсем маленькой девочкой, пяти- или шестилетней. Твой отец пригласил меня к вам в гости, когда мы только вернулись из экспедиции в Тумэнь.
Я слушала профессора, как зачарованная. Он принес чахай [41]
– Более двадцати лет назад университет М. направил меня с исследовательской экспедицией в земли муя. Я работал с твоими родителями. Когда твоя мать ушла из группы, нас осталось четверо: Сюэ Сюй, его помощница Цзян Ли, Цзян Хуэй и я. Твой отец вдвоем с Цзян Ли занимались памятниками культуры, а мы с женой сосредоточились на исследовании истории этого народа.
41
Чахай (кит. ??) – специальный сосуд, в который переливают заваренный чай перед разливом в чашки для достижения равномерности настоя.
Изучая быт и культуру тумэньских муя, я обнаружил нечто странное: люди муя фактически делятся на две этнические группы. Уцелевшие представители первой группы, это муя из равнинных районов, утверждали, что они благословлены богом Энигмы. Они строго соблюдали все заповеди муя и пользовались духовными привилегиями старейшин: только они имели право использовать язык муя. Они воздерживались от любых увеселений, включая музыку и танцы, строго соблюдали обряды и так далее. Представители другой группы, назовем их аборигенами муя в Тумэне, отвергали все навязанное чужеземными народами. Музыка и танцы у них были под запретом, они бережно охраняли «Долгую песню», передающуюся из поколения в поколение. Первая группа благодаря более высокому уровню образования постепенно заняла господствующее положение среди тумэньских муя. Численность второй группы резко сократилась. Я чувствовал, что что-то здесь не так, но у меня нет никаких доказательств чьих-либо преступных действий. Ты наверняка знаешь, что муя искусны в приготовлении снадобий, и члены первой группы развили этот навык у «аборигенов», изменив их отношение к «колдовству». Возможно, именно с этим связан рост смертности среди муя.
Несколько лет назад из-за неотложных дел в университете я покинул берег реки Тумэньцзян. Вклад моей жены Цзян Хуэй в исследования был гораздо значительнее. Она неоднократно жаловалась на «аборигенов» старейшинам, что принесло ей больше вреда, чем пользы… Старший хранитель «Долгой песни» Ая очень уважал Цзян Хуэй. Он втайне позволил ей записать песню для научных целей. Моей жене понадобилось три года, чтобы перевести записанное, но закончить работу она не успела: старейшина муя, прознав обо всем, потребовал отдать все записи песни, пригрозив в случае отказа серьезно наказать Ая. Цзян Хуэй подчинилась. В этот же период я сопровождал Му Фэна в Тумэне, будучи его научным руководителем в аспирантуре. Он тайно скопировал текст песни, но только лишь первую страницу, остальной текст Цзян Хуэй отдала старейшине. Ая по необъяснимым причинам тяжело заболел и вскоре скончался. На его похоронах старейшина при всем народе муя сжег записи песни…
Я вернулся из Тумэня с Му Фэном, а потом
– Мне так жаль… – Я коснулась его холодных рук и крепко их сжала.
– Ланьсинь, причина, по которой я все это рассказал, в том, чтобы еще раз предупредить тебя. В культуре народа муя слишком много неразгаданных тайн, и тот, кто раскроет их, будет проклят, как случается с теми, кто смеет тревожить гробницы фараонов.
Господин Цю устало прикрыл глаза.
– Профессор, а вам доводилось слышать песню муя? – сменила я тему.
– Доводилось.
– А вы ее помните?
Он открыл глаза и спокойно на меня посмотрел:
– Ланьсинь, прекрати расспросы. Я не желаю более вспоминать о муя. И восхищаюсь предусмотрительностью твоей матери. Самое правильное – держаться подальше от любых исследований этого народа. Если бы я только мог, я бы никогда не позволил Цзян Хуэй изучать муя… Люди не могут контролировать собственные злодеяния, они кровью платят за кровь, и кровь убитых за все тысячелетия в итоге ложится бременем на весь мир. Никто не сможет спасти мир от гибели. Наступают последние дни! Цени настоящее! – Говоря это, профессор воззрился на меня широко распахнутыми глазами.
На несколько дней я замкнулась в себе. В мыслях царила полная неразбериха, а я все не оставляла попыток во всем разобраться. Что же мне делать?
– Алло, с тобой все в порядке? – позвонил Му Фэн.
– Все отлично.
– Ты ездила к господину Цю?
– Да.
– Он… Встреча прошла нормально?
– Ага. Он сказал, что раньше знал меня, они работали вместе с моим отцом. – Голова слегка закружилась.
– Твой отец и господин Цю?.. Ты дочь Сюэ Сюя?
– Да.
– Почему ты мне ничего об этом не говорила?
– А должна была? Ты меня не спрашивал. – Я только сейчас поняла, что мы с ним вдруг перешли на «ты».
– У меня есть фотография с твоим отцом.
– Хочу на нее посмотреть!
И вот я снова была в студии Му Фэна. Он достал несколько фотографий, на которых они с моим отцом позировали на берегу реки Тумэньцзян. Отец – худой, с умным взглядом – нежно улыбался мне со снимка. Слезы навернулись на глаза. Отец на фото и тот образ, который я бережно хранила в сердце, как же они отличаются от человека, которого я видела в Тумэне.
– Более десяти лет назад, когда я был аспирантом, мы с господином Цю отправились в Тумэнь. В то время Сюэ Сюй проводил там свои исследования. И твоя мать тоже там была. Несмотря на то что она покинула исследовательскую группу, коллеги всегда тепло о ней отзывались, восхваляя ее талант.
– Она была хорошим ученым?
– Похоже, что да. Она в одиночку перенесла много трудностей. Но… никто и не догадывался, насколько глубоко зашли ее исследования, ведь она уничтожила все материалы. Собственно, именно по этой причине твоя мать была вынуждена покинуть университет.