Сказание о Синей птице
Шрифт:
Слова бога Энигмы повергли меня в недоумение.
Его мысли вторглись в мое сознание.
Глава четвертая
Дух вэйци
Что ж, Синяя птица, позволь мне самому рассказать тебе обо всем. Как насчет истории о том, как бог Энигмы был предан народом муя? Слушай внимательно мой рассказ, Синяя птица.
Я тот самый ребенок с красной кожей, родившийся во время бури.
Не успел я открыть глаза и рассмотреть своего отца, императора Яо, как сразу был вынужден оставить родителей. Меня отдали старшему брату матери, монаху-аскету, одному из тех, что взращены хаосом в северной Долине Снегов.
Дядя относился
У подножия гор расстилалось прекрасное царство – страна муя. Я частенько с высоты гор наблюдал за этим царством людей, самым близким к горам Энигмы. То были дикие земли, где под небесами белым шелком блестела широкая река. Царство муя было окутано мягким солнечным светом. Я влюбился в эту страну с первого взгляда и сразу же понял: это мое.
За исключением Гуня [42] , главы племени Ся, мой дядя почти ни с кем не общался. Появление Гуня для меня было наибольшей радостью в детстве: он дарил мне ожерелья из оленьих зубов и костей быков, красивые узорчатые глиняные горшки, лук и стрелы, украшенные бирюзой. Дядя с Гунем подолгу беседовали у костра, пока я сидел неподалеку, наблюдал за пылающим огнем и слушал их разговоры о мире людей, таком чуждом мне. Когда мне было восемь, Гунь поведал мне, что я старший сын императора Яо, а посему должен иметь широкий кругозор, гибкий ум, обязан понимать небесные знамения и помогать людям. Мне не следует превращаться в посредственного, простодушного человека и забывать о почетном предназначении императорского сына.
42
Гунь (кит. ?) – отец Юя, древнего китайского императора.
Именно Гунь впервые дал мне понять, что я благородный принц, что в моих жилах течет кровь великих предков, императоров Янь и Хуан-ди. Я должен что-то делать, чтобы моя жизнь не была потрачена впустую на горе, где нет ни единой души.
После того как Гунь ушел, я умолял дядю поделиться со мной знаниями. Я хотел добиться успеха. Выслушав мои мольбы, он долго размышлял.
– Раз ты так хочешь, я обучу тебя всему, что знаю сам. Обернется ли это бедствием или благоденствием, зависит только от тебя.
Дядя учил меня определять созвездия на небосклоне, обучил письму, созданному Цан Цзе [43] , а также секретам восьми триграмм [44] Фу Си. Под руководством дяди я обучился многому. Когда он достал двенадцатитоновую флейту, которую использовал еще Лин Лунь, придворный музыкант Хуан-ди, я неожиданно для себя обнаружил, что не распознаю тоны мелодии. Все звуки и мелодии, на мой слух, похожи на звуки ветра, отличающиеся по силе, а не по тону. По удивленному и взволнованному лицу дяди я понял свой главный недостаток как принца.
43
Цан Цзе (кит. ??) – придворный историограф мифического императора Хуан-ди, считается создателем китайской письменности.
44
Триграмма – представляет собой особый знак «гуа», состоящий из трех линий «яо». Все возможные комбинации линий «яо» составляют восемь триграмм. Использовались в даосской космогонии
С момента начала эпохи Хуан-ди не было в мире правителей, лишенных музыкального слуха. Чувство ритма и музыкальность в Поднебесной – свойства, которыми должен обладать каждый император.
Дядя положил передо мной «Дачжан», написанную отцом, и велел спеть ее по нотам, но как я ни старался петь, используя доступные моему слуху пять тонов, у меня ничего не получалось. Дядя вздохнул и вдруг почувствовал себя неважно: его вырвало кровью, а потом он потерял сознание.
Он так и не оправился.
– Чжу, когда ты впервые появился здесь, я почувствовал зло, исходящее от тебя. Я не хотел развивать твои способности и интуицию – боялся, что зло внутри тебя окрепнет. Тон звука – это тон дыхания неба и земли. Если ты не чувствуешь ритма, значит, твой разум закрыт, сердце не может общаться с небом, а пульс не перекликается с пульсом земли, отчего и рождается в тебе зло. Чжу, я не в состоянии понять твое сердце, могу лишь обучить мудрости. Помни, ты человеческое дитя, не поддавайся искушению нарушить порядок в мире людей.
Это были последние дядины слова, что остались со мной. Я похоронил его на снежной вершине горы, где круглый год не тает снег, где облака легки, воздух прозрачен, а мир ясен и спокоен.
Когда мне исполнилось восемнадцать лет, я вернулся к отцу.
– С возвращением, сын мой, – сказал он и оценивающе посмотрел на меня.
– Отец… – Я взглянул на этого уважаемого человека и испытал волнение, печаль и радость.
После стольких лет одиночества и забвения в снегах я наконец-то вернулся к семье и к своему народу. Отец поначалу проявлял особую заботу обо мне, будто старался наверстать упущенное за то время, что я провел вдали от дома. После меня у отца родились дочери и девять сыновей, которые встретили меня не слишком дружелюбно. Кажется, мое появление и участливое отношение ко мне отца нарушили их привычный уклад жизни.
Однажды отец дал мне глиняный барабан и попросил исполнить вместе с братьями «Чэнъюнь». Я опустил голову и вернул барабан.
Тогда его заменили на двенадцатитоновую флейту моего третьего брата – и я опять потупил взор.
Отец удивился.
– Не могу, – честно признался я, поймав мимолетный проблеск сомнения в глазах отца.
– Я научу тебя.
Отец достал «Дачжан» и передал ее мне. Результат, думаю, был очевиден. Я не различал музыкальных тонов. Помрачнев, отец удалился, а принцы не могли скрыть своей радости и презрения ко мне. По их мнению, чувство ритма – главный признак, отличающий знатных людей от простолюдинов. В моих жилах течет благородная кровь императоров государства Хуася [45] , и как старший сын императора Яо я был самым уважаемым из принцев, однако мое чувство ритма оказалось хуже, чем у самого жалкого танцора-раба.
45
Хуася (кит. ??) – одно из древних названий Китая.
Меня отвели в долину Сеси преклонить колени пред тобой, Синяя птица, умоляя о прощении и благословении. Я навсегда запомнил твой презрительный взгляд при встрече. Ты сказала моему отцу, что чувство ритма – это дар неба и земли, и ему нельзя научить. Если небо и земля поскупились на дары, значит, на то должна быть причина и не ей нарушать волю богов.
Синяя птица, я склонился пред тобой пристыженный. Отец побледнел: должно быть, он вспомнил о недобрых предзнаменованиях, сопутствующих моему рождению. Отец постепенно отдалился от меня.