Сказания о недосказанном Том II
Шрифт:
Они, правда, эти дары небесные, уже давно отошли.
И где только он их собирал.
На каком дереве любви?
Мы тогда этого не замечали, не думали.
*
Утро было хмурым.
Хотя солнышко светило всем и, улыбалось.
Работы ушли – ушли – уехали в Киев. А ребята, бригада вся в сборе, бродила по заводу, не зная чем заняться. Самый главный наш член и водитель своего собственного Хаммера – козла, как его величали – дразнили все, кто видел и слушал его туберкулёзнозмеиного рычания – шипения, с кашлем. Он, Виктор, только закончил муки учёбы в столице и теперь был почти академик, правда не керамики, а факультет
Так вот у этого трёхгорбого пропойцы бензинового, наркоман хренов, шептали члены и даже не члены бригады – были и достоинства: в те дни, когда жара доставала, до самих тапочек и мозга костей, можно было снять драный брезентовый верх – крышу и, тогда огонь раскалённого и, теперь уж не такого ласкового солнышка, и чистый озон воздуха, трассы ласкал наши недогоревшие в печах, прекрасные молодые торсы, смахивавшие не на Аполлона Бельведерского, да ещё и присушеных слегка.
Но самое большое достоинство нашего самодвигающегося, пока самостоятельно, агрегуя, непотопляемость его, этого горного скакуна,– его хотели и трижды пытались прихватизировать, а точнее угнать…своим собственным ходом. Но запустить мотор, было так же нелегко, как, как нам троим, присушенным Гераклам, да приплюсовать, плечом к плечу, ещё троих пигмеев, они жилистые, у которых ещё и третья запасная нога, в бамбуковой упаковке, приторочена виноградной лозой к поясу. Так вот эта новая бригада, пробует выровнять Пизанскую башню, так же успешно, как угонщикам наше чудо, сдвинуть в сторону моря.
Решить мировую загадку, почему? Падает, или таак было задумано? Выровняли, поставили вертикально? Неее. Не могём…Трудно…
Так вот и нашего козла. Мы находили его обычно в трёх шагах от места, где он и упокоился, и, казалось навечно. Навсегда.
Бедные похитители. Сколько слов нежного содержания, слышно было до самой крепости, в которую стреляли турки, а попадали в своих, желающих чужое сделать своим…
…Не тяни руки, а то протянешь ноги.
Потому мы и уходили совершенно спокойными, за его невинность и нежеланию отдаться как уличная девка, другому хозяину, который, наверное, и наверняка, не будет так его обожать, как Витя Баррас. Хозяин этого чуда.
Так вот покидали мы своего верного товарища и брата. Двигались в сторону моря, покувыркаться в серебряных водах золотого пляжа, смело гуляли, по верхней палубе речного – морского трамвайчика, и дружеским белым платочком помахивали своему товарищу на лысых колёсах.
Коля, грустный и потерянный, описывал круги вокруг мастерской, где ребята доцеживали из больших ёмкостей остатки Мадеры, Изабеллы, Херес.
Разговоры грустные.
И. Тишина.
Лена, растерянная. Молчаливая. Не спела нашу песню, позабыт, позаброшен, с молодых юных лет. Позаброшен…Последний и, самый любимый Котя.
Котяра. Кентавр, чаво – чаво, медведь – шатун – гризли.
… Рыночные бабки – сплетницы – бригада столичных художников, и, местные международники не могли, даже
А может и сегодня. В день прощания Славянки прибудет целая команда – комплект, гордость Черноморского флота – подводники трижды засекреченных Балаклавских подземных баз, теперь уже доступных для всех, и, даже туристов…американцев.
И, и, и устроит она, они…шоу с салютом.
Правда, гордость и радость всех жителей приморских городов, этих наших детей, хоть и мужественных и закалённых службой, без мамы им, красавчикам, приходилось быть, на переднем фронте труда. Они, строем чеканя гордо строевой шаг, на заводе просто грузили и разгружали вагоны с цирконием, и открыли глаза, что он, цирконий, с лепестками, радиоактивные, спасибо, ребятки. Работяги – специалисты и обжигальщики, добились потом спецпитание. Сок давали или молоко, вместо вкусного витамины Ю, компот такой был, в заводской столовой.
Мужики, которым за семьдесят, шутили, помогало для мужицкой силы? Ага. У тебя как?
– Да вот три года как полный ноль. Даже позывов нет по утрам, А, а. А мне помогло. От циркония у меня, того, хоррошооо. Хорошо для этого пить морковный сок. Сплю, как медведь в берлоге.
Но моряки с радостью приходили на завод, и понимали этот юмор, а самим приходилось и это, для боевого прорыва – разгружать и загружать. Но ещё и более боевых действий. Отвоевать. Захватить ещё тёплые, не остывшие сердца, тёплое ещё от любви сердечко, страждущих, мечтающих, о чистой морской любви… одиноких и не совсем одиноких, местных раскрасавиц.
Все эти мысли, и светлые и потемневшие от горячих печей и смога, с температурой тысяча двести градусов, чем дышали печи – змеюки – Гаврилычи – Горынычи, от горящего мазута. Мысли эти бродили в беспорядке, не таким строем как у матросиков – морячков.
И роем уже носились, но уже чуть подальше, в других светлых головах…не остывших от прощального ужина, выпитого вина, да ещё с таким музыкальным сопровождением.
Никто не ожидал такого скорбного грустного расставания – Прощание Славянки, почти…
Вся команда, переполненного Джипа – козла, проносилась мимо деревьев, но уже, ни абрикосов, и не персиков не увидели. Только зелёный миндаль иногда можно было заметить и то с трудом. Тишина. Если не слушать и не слышать кашля, чихания, надрывного воя мотора – пенсионера, который тащил на своих верблюжьих горбах, всю команду и прихватизированные, бракованные чайные и кофейные заводские наборы, для дома, для семьи, и любимых руководителей этого художественно – антихудожественного совета. Они ценят красоту – переводя в рубли, чаще в копейки, не своим избранным, а всем остальным.
Лена отвернулась…вытерла украдкой слёзы. Молча, переглянулись.
Покивали головами.
Дали ей приложиться к чижику.
Плоская фляжка. Почти фронтовая, с содержимым на все случаи трудной жизни…
… Антистресс.
Она, со смирением обречённого…взяла нашего любимого спасителя, и, швырнула его за борт.
… Хорошо, что мы не в море…
Заскрипели остатки тормозных накладок, цепляясь железом по барабану, и, корабль без воздушной подушки, упёрся рогом со всей могучей дури в стену, как бык на красную тряпку – тореро. И, замолк. Издох.