Сказания о земле Русской. От начала времен до Куликова поля
Шрифт:
Так, заступничеством Божией Матери, был чудесно спасен Царьград от полного истребления. Руссы же возвратились из своего смелого набега домой в Киев с богатейшей добычей и громкой славой.
Через несколько дней после набега руссов Фотий опять собрал свою паству и в поучении по поводу чудесного избавления города от полного истребления говорил между прочим:
«Разразилась у нас внезапная беда, как явное обличение нас в наших грехах. Она совершенно не похожа на другие нападения варваров: напротив, и нечаянность нашествия, и чрезвычайная быстрота его, и бесчеловечность варварского народа, и жестокость его действия, и свирепость его нрава доказывают, что поражение, как громовая стрела, было ниспослано с неба.
Поистине, гнев Божий бывает за грехи; гроза скопляется из дел грешников. Ибо эти варвары справедливо
Народ, до нападения на нас, ничем не давший себя знать, народ не почетный, народ, считаемый наравне с рабами, не именитый, но приобретший славу со времени похода на нас, незначительный, но получивший значение, смиренный и бедный, но достигший высоты блистательной, народ, где-то далеко от нас живущий, варварский, гордый оружием, не имеющий ни гражданского устройства, ни военного искусства, так грозно, так мгновенно, как морская волна, нахлынул на пределы наши и, как дикий вепрь, истребил живущих здесь, словно траву. И какие зрелища скоплялись пред нами: младенцы были разможжены о камни, матери, зарезываемые или разрываемые, умирали подле своих малюток… Лютость губила не одних людей, но и бессловесных животных: волов, коней, кур и других, какие только попадались варварам. А что делалось над мертвыми телами! Речные струи превращались в кровь. Колодезей и водоемов нельзя было и отыскать, потому что они через верх были наполнены телами.
Но, – говорит Фотий, – когда обнесли вокруг стен города ризу Божьей Матери, тогда помиловал Господь достояние свое. Поистине, эта досточтимая одежда есть риза Богоматери. Носилась она вокруг этих стен, и неприятели, непостижимо как, обращали тыл свой. Покрывала она город, и насыпь их рассыпалась, как по данному знаку. Охраняла она осажденных, и осада неприятелей не удавалась сверх чаяния… Ибо, как только эта девственная риза была обнесена по одной стене, варвары тотчас сняли осаду города, и мы избавились от ожидаемого плена и сподобились нечаянного спасения. Неожиданно было нашествие врагов, но нечаянно и удаление их, чрезмерно негодование, но неизреченна и милость… Их привел к нам их гнев; но за ними следовала Богоматерь и отвратила их набег. Поражение остановлено покаянием… Отточенные на нас мечи остановлены литиями и молениями!..»
Чудесное заступничество Богоматери за Царьград произвело сильное впечатление и на руссов. И раньше еще были христиане среди них и варягов; после же чудесной помощи свыше, оказанной царьградским христианам, когда гибель их казалась неминуемой, Аскольд и большое число ходивших с ним в набег ясно убедились в неизбежном преимуществе христианской религии над языческой.
В этом их должно было также убедить и то обстоятельство, что незадолго перед тем крестился весь болгарский народ.
Через два года после набега Аскольд прислал в Царьград послов заключить прочный мир и уговор, как вести руссам и грекам торговлю, чтобы было справедливо и для той и для другой стороны. Вместе с тем присланные Аскольдом просили греков просветить их и Христовой верой. Византийские цари, братья Василий и Михаил, заключив прочный мир с руссами и щедро одарив их золотом, серебром и шелковыми тканями, крестили прибывших, а патриарх назначил для Киева епископа.
В своем окружном послании по этому поводу Фотий писал между прочим следующее: «Не только болгарский народ переменил прежнее нечестие на веру во Христа, но и тот народ, о котором многие рассказывают и который в жестокости и кровопролитии все народы превосходит, оный глаголемый росс, который поработил живущих окрест его и, возгордясь своими победами, воздвиг руки и на Византийскую империю; и сей, однако, ныне переменил языческое и безбожное учение, которое прежде содержал, на чистую и правую христианскую веру, и, вместо недавнего враждебного на нас нашествия и великого насилия, с любовью и покорностью вступил в союз с нами. И столько воспламенна их любовь к вере, что и епископа, и пастыря, и христианское богослужение с великим усердием и тщанием приняли».
По преданию, когда назначенный Фотием епископ прибыл в Киев, то Аскольд принял его на народном вече, где стали рассуждать о вере своей и христианской и спросили епископа: чему он хочет учить их?
Епископ открыл Евангелие и стал говорить им о Спасителе и о Его земной жизни, а также и о разных
Спустя четырнадцать лет после Аскольдова крещения Рюрик, сидевший в Новгороде, умер, передав правление родственнику своему Олегу, так как сын Рюрика Игорь был еще очень мал. Это было в 882 году.
Три года ничего не было слышно в Киеве про нового князя, а в 885 году Олег, собрав большую рать из варягов, новгородских славян, кривичей, чуди от Изборска, веси от Белоозера и мери от Ростова, пошел водой на Киев.
Княжеская дружина была в кольчугах, или железных чешуйчатых рубашках, в железных же шлемах, с секирами, мечами, копьями и дротиками. В руках у каждого воина был большой деревянный щит, обтянутый кожей, выкрашенной в красную краску, и окованный железом. Ратные же люди от земли, или вои, как их называли, одевались попроще. Мало кто из них носил кольчуги, и многие шли в одних портах; вооружены они были копьями, топорами, стрелами, мечами и ножами. Почти все были пешие.
Двигаясь на Киев, Олег по пути занял Смоленск, в котором поставил посадником мужа из своей дружины, а затем занял и город Любеч, где тоже оставил своего посадника. Таким образом он завладел днепровским путем до самого Киева.
Подойдя к Киеву, Олег укрыл всю свою силу в лодках и засадах, а сам с маленьким Игорем на руках вышел на берег и послал с вестью к Аскольду и Диру, что пришли гости, идут в Грецию от Олега и Игоря княжича и желают повидаться с земляками – варягами. Не подозревавшие ничего Аскольд и Дир пришли к берегу, но не успели они вступить в разговор с Олегом, как из лодок и засад повыскакивала дружина, и Олег сказал киевским владыкам: «Вы владеете Киевом, но вы не князья и не княжеского рода; я есть княжеский род, а это сын Рюрика» – и вынес вперед маленького Игоря. После этого Аскольд и Дир были тут же убиты, а Олег, избавившись таким образом от киевских вождей, уже без труда завладел городом. Аскольд же и Дир были похоронены на горе близ города. Впоследствии на могиле Аскольда была поставлена церковь Святого Николы; могила эта сохранилась и до сих пор, и каждый православный человек, посещающий Киев, заходит помолиться за упокой души великого витязя, здесь лежащего.
Причина, почему Олег поступил так жестоко с Аскольдом и Диром, совершенно понятна. Богатый Киев лежал на том же большом пути из варяг в греки, у начала которого стоял и Новгород, где сидели русские князья. Аскольд и Дир были их дружинниками, и не из старших, так как не получили от Рюрика в управление городов, почему и отпросились у него идти искать счастья к Царьграду. Осевши в Киеве, эти витязи освободили его от уплаты дани хазарам, подчинили себе соседние племена и, кроме того, прославились славным набегом на Царьград. Все это сделало их сильными и могущественными, а потому и опасными для природного княжеского рода, сидевшего в Новгороде. Поэтому Олег, задумав объединить Русскую землю, для чего он и собрал большую ратную силу, конечно, прежде всего должен был овладеть Киевом, лежащим к тому же в самом важном месте великого водного пути «из варяг в греки».
Кроме того, нет сомнения, что язычник Олег и его языческая новгородская дружина с большим неудовольствием смотрели, что отделившиеся от них варяги с Аскольдом и Диром мало того что приобрели значительную силу, но еще вдобавок и приняли ненавистное для закоренелых язычников христианство.
Что же касается того, что Олег избавился от Аскольда и Дира путем хитрости, то это показывает, конечно, только их большую силу, почему он и не желал вступить с ними в открытый бой; надо при этом сказать также, что употребленный им обман, чтобы заманить их, по языческим понятиям не только не был плохим делом, но, наоборот, – молодецким, и слово «хитрец», или «хитрок», считалось похвальным для тех людей, которые искусно обманывали своих врагов.