Скажи, что будешь помнить
Шрифт:
Время утекает тоненькой струйкой в песочных часах.
– Ладно… – Я пытаюсь с честью выйти из положения. – Спасибо, что помог… в обоих случаях.
Дрикс наклоняет голову, и глаза его теплеют, взгляд смягчается, а я уже готова растечься лужицей по земле.
– Всегда пожалуйста.
Ну почему в мире не миллион таких парней? Вот хороший пункт для папиной политической программы: воспитать больше джентльменов.
Дрикс поворачивается и уходит. А я стою на месте, словно вросла ногами в землю, потому что это не может вот так вот кончиться.
На этот раз он хотя бы оглядывается через плечо. Я улыбаюсь. Он улыбается. Эта улыбка у него уже четвертая. Наверное, такой у меня талант. Вздыхаю и тоже ухожу.
Хендрикс
– Позволь убедиться, что я все правильно поняла. – Синтия наклоняется вперед, кладет локти на стол, и на лице у нее появляется то мечтательно-романтическое выражение, из-за которого и в беде оказаться недолго. На приманку мой брат пока что не ведется, но это только пока. Если Эксл спутается с женщиной, которая участвует в решении моего будущего, ничего хорошего мне это не сулит.
– Итак, ты берешь под опеку не только Хендрикса, но и младшую сестру?
Эксл сидит на складном стуле и, как только она подвигается к нему еще ближе, подтягивает ноги. Десять минут назад, когда мы пришли на пресс-конференцию, она представилась моим куратором. На ней короткое розовое платье, черные брюки и блейзер, и выглядит она отлично. Хотя до Элль ей далеко. Да и по части харизмы тоже недотягивает.
Губы сами по себе растягиваются в улыбке, когда я вспоминаю ее предложение отключить тех парней бейсбольной битой. У нее даже глаза вспыхнули. Мне тогда так захотелось это увидеть, что я даже отступил на шаг.
Должен признаться, девчонка нагнала на меня страху. Глаза у нее такие отчаянно голубые, что даже страшно становится. Глаза, заставляющие мое сердце биться как сумасшедшее. Глаза, которые как будто смотрят мне прямо под кожу, которые как будто видят каждое мое несовершенство, каждую трещинку, каждую тень. Глаза, которые напоминают, что я, оказывается, жив. Но и глаза, от которых хочется спрятаться.
Таких девушек – одна на миллион. Шансы встретить такую еще меньше. Еще одна «галочка» в списке потерь.
Синтия громко, слишком громко, смеется, и мы с братом коротко переглядываемся – что за черт? – потому что реплика Эксла насчет того, что он чувствует себя слишком молодым, чтобы быть отцом, забавной не была.
Я поправляю воротник – пятый раз после того, как надел белую рубашку, черные брюки со стрелками и галстук. В помещении жарко и душно, воротник сдавливает горло, и я чувствую, что задыхаюсь. В конференц-зале установлены кондиционеры, но и они не справляются с жаром тел тысячи собравшихся.
Мы сидим за столом возле центральной сцены. Когда мы с Экслом пришли, в зале отбивала чечетку группа детишек. Потом они ушли вместе с родителями, и теперь репортеры с фотокамерами готовятся к пресс-конференции.
– Да. – Эксл возвращается к прерванному разговору. – Холидей и Дрикса.
– Ты такой заботливый. – Синтия накручивает на палец черный локон. Она примерно одного возраста с Экслом, и я не знаю, стоит ли беспокоиться из-за того, насколько неопытной она выглядит для своей работы. Флиртовать со старшим братом подопечного… По-моему, этот пункт должен быть в верхней части того раздела служебного руководства, который называется «Этого Делать Нельзя». – Немногие в наше время посвящают так много времени своей семье.
С этим не поспоришь, но я все равно предпочел бы, чтобы она оставила нас в покое.
– А твоя подружка не возражает?
Эксл подается назад, и стул под ним скрипит.
– У меня ее нет.
– Не знала. Извини. – Сочувствия в ее голосе не слышно. Она записывает что-то в блокнот. – Я знаю, ты сказал, что на вашего отца рассчитывать не приходится. А как насчет матери Хендрикса?
– Они оба передали права на опекунство мне, – говорит Эксл.
– Знаю, но неужели они оба не у дел?
– По закону, да. – Я украдкой смотрю на брата. Ни об отце, ни о моей матери мы еще не говорили. О матери я не слышал с того времени, как оказался за решеткой. Скорее всего, заливает свои проблемы спиртным. Так было до того, как я переехал к ней, и так продолжалось, пока я жил у нее. С тех пор вряд ли что-то изменилось. А для отца мы – Эксл, Холидей и я – всегда были не больше, чем игрушками, о которых он вспоминал, когда ему становилось скучно и одиноко.
– По закону? – Синтия вскидывает бровь.
– С ними проблем не будет.
Ответ ее устраивает, и она обращается ко мне:
– Пройдемся еще разок по тому, что ты собираешься сказать?
Такого желания у меня и в первый раз не было.
– Нет.
Телефон у Синтии вибрирует. Она проверяет сообщение и с прищуром смотрит на меня.
– Ты скажешь то, что написано на том листке. Можешь просто зачитать. Заучивать наизусть необязательно, от тебя это и не требуется. Потом, у меня есть два репортера, которые согласились задать мои вопросы. Я подготовила и напечатала для тебя ответы. Вот их нужно выучить наизусть. Не хочу, чтобы ты отвечал по бумажке.
– И всех это устраивает? – хмурится Эксл.
Она равнодушно отмахивается:
– Мы не часто так поступаем, но с губернаторской программой все должно быть ясно и понятно. Хендриксу всего лишь семнадцать, и два репортера согласились не ставить его в неловкое положение и задать вопросы попроще. И, да, Эксл, не забудьте дать мне номер сотового брата.
– У меня нет сотового, – говорю я.
– Знаю. – Синтия поворачивается к Экслу и хлопает ресницами. – Дашь мне номер, как только у него появится телефон. Мне нужно быть на связи с Хендриксом, сообщать ему наши планы. А пока буду звонить тебе. И Хендрикс?