Скажи, что будешь помнить
Шрифт:
– Ты нарочно нас облила.
Да, нарочно. И мне трудно удержаться от улыбки, когда на его руку опускается первая пчела. «Жаль, подружка, сделай ему больно, и ты заслужишь мою вечную признательность».
– Уходим. – Придурок Номер Один кладет руку на плечо приятеля. – Давай.
Я машу рукой – кышшш! – и наконец-то поворачиваюсь к ним спиной. Пусть отмываются или умрут от пчелиных укусов. Меня устраивает любой вариант. Пришло время быть нормальной. Вернее, быть нормальной и побеждать. Нормальные люди – вполне конкурентоспособны, в этом я нисколько не сомневаюсь.
Красные
Скандирование речовок показало, что мне недоставало не только чувства ритма, но и энтузиазма в поддержке моей команды при температуре тридцать градусов и под проливным дождем. В свою защиту скажу так: много ли найдется девочек, которым нравится мокнуть под ливнем?
Группа рядом со мной бросает свои молоточки. Только один горестно стонет, как будто проиграл семейные сбережения. Остальные смеются и добродушно подначивают друг дружку. Играть с ними было одно удовольствие. Три раза подряд двое парней и две девушки соперничали со мной. Трижды они выгребали мелочь из карманов, трижды мы задирали друг дружку, как и заведено на местных ярмарках, и трижды я тыкала их носом в пыль.
«Прибей Крота» – не для трусов. Эта игра для серьезных людей, и побеждают в ней только серьезные, а я – серьезная девушка, когда дело доходит до ярмарочных игр и выигранных в тяжелой борьбе мягких игрушек. Кто-то должен играть и выигрывать, и этот кто-то – я.
На несколько минут я позабыла, что должна быть идеальной, и была просто собой. Какое ж это удовольствие!
– Хорошая игра. – Одна из девушек выставляет кулачок, и браслеты у нее на запястье лязгают и звякают. Она примерно моего возраста, у нее черные вьющиеся волосы в тугих колечках и дружелюбные темные глаза. И ее одежда мне нравится. Джинсы в обтяжку, укороченный топик, красивая цепочка вокруг плоского загорелого живота, соединенная с колечком в пупке. Дерзкая ухмылка и такой же стиль. Я восхищаюсь и тем и другим.
Я не из тех, кто привык к такому общению, и она, видя мое колебание, понимает, что предлагает мне игру на чужой территории. В конце концов я все же стукаю кулачком о ее кулачок, потому что я не только в высшей степени конкурентоспособная, но и редко отказываюсь от брошенного мне вызова. Учитывая все это, можно только удивляться, что мама вообще позволяет мне выходить из дома.
– Хорошая игра.
Ее усмешка расползается в обе стороны, и у меня захватывает дух – то же дежавю. Перестань, молча молю я и, когда она отворачивается, чтобы сказать что-то друзьям, облегченно выдыхаю.
Большинство ребят в ее группе примерно одного с ней – и со мной – возраста, за исключением парня, которому я бы дала лет двадцать с небольшим. Судя по тому, что все слушают, когда он говорит, относятся к нему с уважением.
Я наблюдаю за ними дольше, чем следовало бы, потому что отчасти завидую их единству, принадлежности друг другу. Генри
Неподалеку откашливается работник аттракциона. Переключаюсь на смех и крики, на запах попкорна. Предлагаю уже выигранную средних размеров змею в розовую и черную полоску и тычу пальцем в другую, здоровущую, которую можно обернуть вокруг себя несколько раз. Трофеи достаются победителю.
Принять мою змею работник отказывается и вместо нее протягивает маленькую, в зеленую и черную полоску.
– Чтобы получить большую, надо победить в четырех играх подряд.
В четырех играх! Господи. Каждая игра – пять долларов. Я могла бы купить пять таких игрушек, но смысл не в этом. Настоящий приз – победа.
Из сумочки достаю сотовый. Пропускаю сообщение от Эндрю – «Ты где?» – и проверяю время. В моем распоряжении целый час. Потом надо вернуться в деловой центр, переодеться и приготовиться к папиной пресс-конференции, на которой моя работа – сидеть, улыбаться и «хорошо выглядеть».
Если рассчитать правильно, у мамы просто не хватит времени, чтобы отругать меня за то, что гуляла без Эндрю. Он – друг семьи, на несколько лет старше меня, и мама выбрала его «понянчиться» со мной сегодня. То есть я отпущена погулять с таким условием, что прихвачу с собой Эндрю. Но дело-то в том, что он не нравится мне, а я не нравлюсь ему. Так что, когда я повернула направо, он пошел налево, и никто из нас не оглянулся, чтобы проверить, следует ли за ним другой. Может быть, Эндрю заложит меня, скажет, что это я его бросила. А может, и не заложит. Так или иначе, я довольна, что поступила, как поступила.
В любом случае, как ни посмотри, у меня есть время по крайней мере для еще одной игры. Отбрасываю назад волосы и отпускаю соблазнительную ухмылочку, ясно декларирующую мои намерения: я не просто выиграю, но выиграю три раза подряд.
– Ну, ребята, хотите сыграть еще?
«Вам ведь не хочется уходить побитыми».
Судя по их физиономиям, я все просчитала правильно. Девушки, с которыми я бы с удовольствием подружилась, только смеются.
– Я сыграю. – Голосок принадлежит ребенку, и моя улыбка тает. Длинные непослушные завитки над круглым детским личиком. Девчушка привстает на цыпочки, протягивает деньги работнику, и он принимает их, даже не взглянув на нее второй раз. – Сейчас я точно выиграю. Должна. Папа говорит, что это мой последний шанс.
Упомянутый выше папа вручает работнику еще пять долларов, берет для дочери молоточек и, как нож в сердце, бросает в меня умоляющий взгляд. Хочет, чтобы дочка выиграла. Ему это нужно. И еще он хочет, чтобы я помогла ей.
Терпеть не могу, когда меня подталкивают, но ведь если я и проиграю, то пятилетней малышке.
– Будешь играть? – спрашивает меня работник аттракциона. Такая уж у него работа – зарабатывать.
Я уже собираюсь отказаться, но… Когда-то и мне было пять, и мой папа сделал для меня то же самое. Передаю свою пятерку и свысока, как принцесса, оглядываю парней.