Скажи им, мама, пусть помнят...
Шрифт:
— Товарищи, — с болью сказал я, — Карамфил был одним из активных и энергичных ребят в Карловском крае. Будучи еще учеником гимназии, он преисполнился ненавистью к фашизму и вступил в ряды революционной молодежи. В этом прекрасном человеке сконцентрировались самые лучшие качества революционера. Он заслужил любовь и уважение партизан.
Кто-то всхлипнул. Это вызвало во мне еще большую горечь.
— Всю свою жизнь я буду проклинать врагов, которые прервали жизнь нашего Карамфила. Всю свою жизнь буду сожалеть, что не успел сразить человека, пославшего пулю, отнявшую жизнь
Как жаль, что мы не имели возможности похоронить его с венками и песнями!
Мать не оплакивала его, девушка — его первая любовь — не проливала над ним горючих слез. Только родные горы по-отечески стояли у изголовья героя, став немыми свидетелями его безвременной гибели.
Но я все еще не мог поверить в то, что Карамфил погиб. И все думал, что произойдет какое-то чудо и он снова пойдет вместе с нами. И мы опять усядемся под каким-нибудь буком, и он вновь напомнит нам, как прекрасно жить и бороться.
Низкий поклон славному сыну наших гор!
Выбрав удобное место, где нас никто не смог бы обнаружить, мы присели. Тихий ветерок шелестел пожелтевшими листьями. В этой монотонной песне словно звучала скорбь об ушедшем от нас товарище.
Сейчас предстояло решить, что же нам делать дальше. Наш приход сюда, в западную часть Среднегорья, преследовал совсем иную цель. Я, как представитель штаба зоны, имел поручение отвести Штокмана в отряд имени Васила Левского, новым командиром которого его только что назначили. Йонко и Веселин направлялись в отряд для его укрепления в качестве командиров подразделений. После встречи около села Войнягово Карамфил должен был отвести нас в отряд. Но Карамфила не стало. И мы оказались в незнакомой местности. Мы не имели представления, куда надо идти, чтобы установить связь со здешними партизанами.
— Прежде всего надо поровну распределить запасы продуктов и боеприпасы, чтобы при необходимости каждый мог действовать самостоятельно, — сказал Штокман.
Самым старшим из нас был Штокман, человек с богатым опытом, он всегда мог подсказать, как нужно поступить. А при нашем положении создавшаяся обстановка не сулила радужных перспектив. Оказалось, что мы располагаем всего лишь половиной мешка картошки.
— Товарищи, — сказал я, — полицейские, безусловно, блокируют лес. Надо искать отряд Карамфила, в противном случае нам придется туго!
— Это правильная мысль, — прервал меня Йонко, — но как нам узнать, где он находится? Ведь мы в этих краях впервые! В село входить опасно, мы не знаем никого из местных жителей.
— Давайте тщательно закопаем в землю оружие, чтобы его можно было легко найти нашим людям, ведь вскоре оно понадобится, — предложил Штокман.
Разумное предложение.
— В руках партизан это оружие будет использовано по назначению, — заключил Йонко и вытер вспотевшее лицо.
Где-то около вершины Богдан, где начали собираться темные облака, сверкнула яркая молния. Прогремел гром. После теплого и душного дня наступала дождливая ночь. Первые капли, крупные и тяжелые, забарабанили по листве. Подул ветер, поднял с земли и понес за собой траву и листья. Небо быстро потемнело, сразу же наступил вечер, словно бы его пригнали облака, ветер и дождь.
— Давайте готовить постель, пока не намокла земля, — предложил я.
Мы наломали ветвей, сделали из них что-то вроде тюфяка, и укрывшись каждый своим пальто, легли.
— Завтра решим, что будем делать. Спокойной ночи! — сказал Штокман.
Крепки партизанские нервы: несмотря на непрекращающийся дождь, мы спали как убитые.
Рано утром неподалеку от нас затрещали выстрелы. Мы вскочили.
— Оставайтесь здесь, между этими двумя тропинками! — предложил Штокман. — А я поднимусь на холм и выясню обстановку.
Мы забрались в кусты и зарылись в опавшие листья. Вскоре вернулся Штокман, усталый и запыхавшийся:
— Лес блокирован солдатами и полицией!
Словно бы в подтверждение его слов совсем близко послышались крики, ругань. С хрустом ломались сухие ветки.
— Сюда идут! — прошептал Йонко. — Вон двое, внизу между деревьями.
К нам приближались две сверкающие от влаги каски. Прильнув к мокрым листьям, я весь превратился в слух. Не смел даже пошевельнуться, думал только об одном: «Если нас обнаружат, мы едва ли сумеем вырваться…»
В это время по тропинке зацокали конские копыта. Я осторожно выглянул из своего укрытия. В седле на гнедом коне в надменной позе важно восседал офицер. Он подождал, пока двое солдат в мокрых касках вытянутся перед ним.
— Обнаружили что-нибудь? Где вы мотаетесь? А ну, быстрее!
— Их здесь нет, господин поручик, мы облазили весь холм. Они, безусловно, забрались повыше, — высказался один из них.
— Куда они денутся по такой грязи? Вам лень искать как следует. Только и ждете, чтобы завалиться спать, негодяи! Партизаны — хитрые люди, но на сей раз им не уйти от нас. Ну, чего же вы на меня уставились? Бегом марш! И смотрите в оба!
— Слушаюсь, господин поручик! — одновременно откликнулись оба.
Лошадь фыркнула и понеслась. Один из солдат обратился к своему напарнику:
— Ну и скотина же этот поручик! Еще столько крови нам перепортит, глазом не моргнет!
— Зверь, настоящий зверь, только бы не попадаться ему на глаза!
Они поговорили еще немного и пошли вправо. Наконец мы смогли пошевельнуться. Нам стало ясно, что это и есть большая блокада, о которой мы уже имели сведения, но не знали, когда она начнется. Штокман развязал свой рюкзак:
— Товарищи, пока относительно спокойно, можно поесть.