Сказка для старших
Шрифт:
— А как отличить настоящего белого от черного, но доброго?
— Бывает очень трудно отличить, даже мне. Если человек хотя бы чем-то недоволен, хотя бы с чем-то в жизни, в собственном прошлом не согласен, то он — служитель тьмы, хотя и считает себя добрым, и старается бороться со злом.
— А что плохого? Борется — и хорошо. Почему он злой-то?
— Он не злой. Пойми, он добрый. Просто — черный. Понимаешь, бороться со злом — это дело воина… врача… пожарника, наконец. Черный маг может быть хорошим врачем, воином… просто добрым человеком.
Митька подумал. Вообще-то, с одной стороны, путь воина — тоже интересный. А с другой стороны…
— А если я со всем согласен, если для меня нету зла, зачем мне вообще что-то делать?
— Но есть же дела, которые не являются борьбой со злом. Главное из них — упорно верить в иллюзорность зла. Что все, что кажется победой зла — это только приключение. Этим не кончается. Будет какое-то продолжение, будет непредсказуемый поворот — и все будет хорошо!
Так Митька провел эту ночь.
Проснувшись наутро, он где-то в груди и в животе чувствовал, что помудрел. Он почти не сердился на Папу. К тому же, Мама взяла Митьку на беседу со своим наставником. Вначале они отстояли службу, а после службы подошли к батюшке.
Мамин духовник, благочинный протоиерей отец Глеб, не был ни зилотом, ни ригористом.
— Папу надо слушаться, — сказал он, похлопав Митьку по плечу. А потом они стали говорить с Мамой. Подслушивать было неудобно, и Митька отошел в сторону.
Но все же кое-что он расслышал. Отец Глеб сказал это громко, быть может, специально, чтобы Митька расслышал.
— Мы призваны служить Господу в Сказочной Епархии. И мы не должны замыкать наших детей в православное гетто. Да это и невозможно…
И Митька совсем повеселел.
Когда они вышли из храма, Митьке показалось, что Мама спросила его: "Ты куда?" Митька удивленно обернулся, но не успел ответить. Видно было, что Мама ничего не говорила, она думает о чем-то своем. Наверное, о Папе и о Митькином волшебнике. Митька осекся на полуслове и стал вслушиваться в свои мысли. Это явно была депеша.
И точно: в голову лезла назойливая мысль, и вслушиваться не надо.
— Ты куда пропал, Митек?
Ясно было, что это — Юрка.
Митька наскоро отпросился у Мамы погулять.
— Но к Волшебнику — ни-ни, — строго повторила Мама.
— Ясно, о чем речь!.. Я к Юрке.
— Чтоб к пяти часам был дома.
Отойдя в сторонку, Митька нацарапал на песке: "В храме был."љ Потом сосредоточился и резко стер надпись. Это была обычная техника депеши. Можно было делать и по-другому, но сейчас, после храма, лучше было применить
В голову назойливо полезла мысль, притворяющаяся юркиной депешей.
— Срочно приезжай.
Потом еще обманка:
— Давай вечером встретимся на Перекатной.
Митька хладнокровно проигнорировал это искушение. Способность к такого типа волшебству во многом как раз и определялась тем, можешь ли ты не клюнуть на эту бесовскую удочку.
— Я тебя жду у клуба, — продолжал бес.
Митька не поверил.
— Сообщи, в каком храме? Я подъеду.
Митька — ноль внимания.
Наконец, пришла настоящая депеша:
— Я тебя потерял, все утро шлю депеши.
— Сейчас приеду к тебе, — ответил Митька. — Жди дома.
Юрка был неспособен к самостоятельным переходам, зато с депешами у него было все в порядке. Он смог бы даже и в храм пробиться, только самому Митьке было сегодня не до того. Чтобы достучаться до Митьки, гонцу даже пришлось сымитировать мамин голос.
В автобусе Митька принял еще одно послание:
— Иди на Перекатную, на наше место.
Они встретились там же, где началось их знакомство.
— Ты куда пропал, Митек, — повторил Юрка, — уже неделю тебя не видно, не слышно. Вы ведь уезжаете?
— Не неделю. В среду же разговаривали, забыл?
— Забыл.
— У меня такие дела…
— Рассказывай, что за дела. Двинули на Море!
Оказавшись на раскаленном пляже, они немедленно разделись и влезли в воду.
Берег был на удивление пустынным, только вдали играли какие-то девчонки.
— Я нашел себе мага, Юрка, — сказал Митька.
— Ну?!
Вода что-то была холодной. Они улеглись на песок.
— Нашел. Но отец мне запретил встречаться с ним.
— Во-он оно что…
Странно. Не хотел Митька рассказывать Юрке о повороте в своей судьбе — но стоило им встретиться — и само все рассказалось.
— Давай одеваться, — сказал Митька, — а то вывалимся полуголыми.
Юрка как всегда выпал первым. Остался только след на песке, а на море и следа не осталось.
Этим же вечером Митька с родителями уехал за город.
Начались отпуска. Митька поехал к бабушке, жить в деревне и ходить с Песом за грибами.
Еще Митька собирался навестить соседкину корову Зорьку. Зорька была в своем роде достопримечательностью. Митька ее очень жалел — с детства. Корова была ненормальная. Она бредила Индией, бредила в буквальном смысле слова. Индия была для нее раем на земле, землей мечты.
Зорька воображала себя ни много, ни мало — воплощением какого-то божества. Но это полбеды. Индийские мотивы переплетались в ее рогатой голове с христианскими, и она воображала, что страдает в этом хлеву, в полной безвестности, за грехи человечества. Она ждала избавления: то ли смерти на бойне, то ли какого-то скорого конца света, но ждала с таким терпением, терпела с такой искренней самоотверженностью, что невозможно было слушать ее без слез.