Сказка о принце. Книга первая
Шрифт:
– Может, Стейф? – предположил Ян.
Патрик мотнул головой.
– Вряд ли. Стейф бы скорее на меня кинулся, а не…
– Кстати, принц, - медленно проговорил Ян, - а тебе не приходило в голову, что враги могли быть не у Его Величества, а у тебя?
– Приходило, - согласился Патрик. – Но… несерьезно все это. Меня до недавних пор в расчет не принимали вообще, я же, - он усмехнулся, - фигура номинальная.
– Это сначала номинальная, а потом реальная. Ты не думаешь, что заговор этот был не против короля, а против тебя, Патрик?
Принц помолчал. Потом кивнул так же медленно:
– Все может
– Ты знаешь, на кого я думаю, - полувопросительно проговорил Ян.
– Знаю, - кивнул Патрик. – Сам думаю на него, хотя это не в его стиле…
– Почему нет? А если ему нужно было все-таки подставить тебя?
– Зачем? Начнется чехарда с наследованием, с…
– Именно! А в чехарде легче урвать себе кусок.
– Давай подумаем, - оживился принц. – Смотри: допустим, кто-то – сейчас не важно, кто именно – хочет меня убрать. Совсем. Допустим, ему это удается. Тогда получается, что прямых наследников трона – только малыш Август. Который седьмая вода на киселе и не факт, что…
– Но жив король!
Патрик посмотрел на друга.
– Янек… отцу осталось совсем недолго. Думаешь, почему он так торопился передать мне дела? Король умирает, Янек. Лекарь не скрыл от нас, да отец и сам знает: год, максимум два…
– Но тот, кто затеял заговор, может не знать об этом! – перебил Ян. – Он-то рассчитывает на то, что Его Величество проживет в добром здравии еще лет хотя бы пятнадцать… до тех пор, пока не вырастет Август.
– Если даже и так – зачем, Ян, зачем? Зачем вешать себе на шею возможные проблемы в будущем, если их можно избежать?
– А если этот кто-то не хочет видеть тебя на троне? – горячо спросил Ян.
– С чего бы?
– Откуда я знаю? Мало ли с чего! С того, что ты, как дурак, лезешь во всякую бочку затычкой! С того, что ты им не нужен – такой… особенно после истории со Стейфом! А при ныне царствующем короле у него будет еще сколько-то времени для того, чтобы повлиять на события… А потом может родить сына ее высочество принцесса Изабель – вот тебе и еще один наследник.
– Слишком много «если» и «может», - усмехнулся Патрик, - для того, чтобы решиться на такое. Либо у него должны быть веские причины.
– Не успел ты поговорить с отцом, принц…
– Не успел, - вздохнул Патрик. – Все равно… многовато натяжек для такой версии, - и, помолчав, добавил: - Боюсь, что правды мы теперь уже никогда не узнаем.
– Скорее всего, - вздохнул и Ян.
В другой раз Ян сказал в сердцах:
– Еще немного, и мысль о побеге станет моим единственным утешением.
– Как и моим, - усмехнулся принц, вытягиваясь на нарах и закрывая глаза.
– Так в чем же дело? – оживился Ян.
– Угу… а дальше что?
– Ну… надо подумать.
– Вот именно. Куда ни кинь, вариантов – только клин. В смысле, если побег – то потом или восстание поднимать, или в разбойники… и это без шуток. Ты мечтал о такой карьере?
– Чем не идея? – пожал плечами Ян.
Патрик приподнялся, открыв глаза, и серьезно взглянул на него:
– О чем ты говоришь, Ян? Бунт против законного короля? За кого ты…
– А лучше гнить здесь всю жизнь? – зло перебил его Ян.
– Не лучше, - тихо ответил Патрик. – Но против отца я не пойду никогда. Пусть сколь угодно несправедлив
– Понимаю, - буркнул Ян, отворачиваясь.
* * *
Климат северо-восточной части страны сильно отличался от мягкого прибрежного климата столицы. Зима здесь начиналась раньше и тянулась дольше; уже в сентябре наступала осень, а лето было жарче и засушливее. Горная гряда, пересекавшая страну с севера на юг, в какой-то мере защищала от постоянных степных ветров с востока. Но ночи в горах даже летом были холоднее равнинных, и утренний иней мог покрывать траву уже в начале октября.
Нынешняя осень выдалась, однако, удивительно мягкой. Октябрь уже подходил к концу, а солнце грело почти по-летнему, и ярко-синее небо и желтизна листьев разбавляли угрюмое величие гор. Старые каторжане говорили, что такой теплой осени они не припомнят за последние лет семь. Ночи были ощутимо холодными, но днем жаркие лучи бросали в пот. Впрочем, в карьере, где не было никакой защиты от палящего зноя, хватало с избытком и этого непрочного тепла. Лето здесь не любили; зимой можно согреться работой, а вот махать киркой в раскаленном котле карьера летом – удовольствие еще то.
Новичков пугали рассказами о зимних морозах, когда птицы замерзали на лету; о снежных заносах, во время которых, случалось, плутали даже идущие из барака в барак; о волках, подходящих к самому карьеру и нападающих на неосторожных. Рассказывали и о весенней распутице, когда ноги утопают в грязи по щиколотку или протекают крыши бараков от тающего снега. Вета слушала такие рассказы вполуха. Ей вполне хватало ужасов нынешних.
Каждый раз, выходя из барака, она с надеждой обводила взглядом площадь. Хоть на мгновение – увидеть, улыбнуться на бегу, чуть заметно махнуть рукой и заметить ответный слабый взмах. Если уж нельзя поговорить, за руку взять… Все трое искали любую возможность, чтобы перекинуться хотя бы парой слов, но удавалось это редко. Жизнь в бараках текла обособленно, почти не соприкасаясь.
Когда прошел первый шок, Вета поневоле начала присматриваться к товаркам по несчастью. Женщин в лагере было немного – всего около трех десятков, и каждая из них прежде была бы последней, с кем Вете хотелось бы завязать знакомство. Она и здесь не стремилась к общению, но невозможно лежать рядом на нарах и не соприкасаться локтями. Оттого ли, что нравы в бараках были разными, или же просто Вета, мягкая от природы, не обладала бесстрашием Патрика и Яна и подчинялась более спокойно, но ее не испытывали на прочность так, как юношей. А может, дело было в том, что «хозяйка» женской половины барака – худая, стремительная и черная, как грач, отцеубийца Лейла - не прониклась к новенькой особенной ненавистью. Так или иначе, сильной неприязни девушка не почувствовала. А лежащая на нарах рядом с ней молоденькая, младше Веты, девочка-проститутка Алайя испытывала к своей знатной соседке даже некоторое дружелюбие и охотно посвящала ее в тонкости нехитрого лагерного быта. И, казалось, совсем не обращала внимание на замкнутость и неразговорчивость Веты. Сама Алайя угодила на каторгу за убийство одного из клиентов, требовавшего особенно извращенных удовольствий; историей этой она охотно поделилась с Ветой в первый же вечер.