Сказка о принце. Книга первая

Чинючина Алина

Хозяйка укрыла Вету чем-то, напоминающим драную простыню, и толкнула Патрика к колченогому деревянному столу.

– Сядь… На-ко, выпей.

Почти не осознавая, что делает, Патрик послушно взял щербатую кружку, больше напоминавшую бадью, одним духом выглотал горькое питье, закашлялся. Перевел дух. В голове прояснело, утих звон в ушах, мутная пелена, застилавшая глаза, немного рассеялась. Он поднял голову и огляделся.

Хозяйкой и их неожиданной спасительницей оказалась согнутая временем старуха в длинной зеленой юбке и неопределенного цвета вязаной безрукавке, надетой на нижнюю рубашку. Седые волосы ее были аккуратно собраны в

немаленький пучок на затылке, со сморщенного, как печеное яблоко, лица смотрели пронзительные, зеленые, как хвоя, глаза – неожиданно цепкие, совсем не старческие. Коричневые узловатые руки деловито, но не суетливо выполняли свою работу и, видимо, отдыха в этой жизни знали немного. Передвигалась бабка медленно, но довольно легко, шлепая босыми ногами по земляному полу.

– Ну, как? – спросила она, склонившись над девушкой. – Оклемался?

– С-спасибо, - хрипло сказал Патрик. – У вас… можно переночевать?

Бабка хихикнула.

– Кабы не можно было, так я б тебя не то что на порог не пустила, а и тропинки бы ко мне ты не нашел, - сообщила она. – Есть, верно, хочешь?

Патрик подумал.

– Наверное, да. Я уже и сам не знаю, - попытался улыбнуться он.

– Сколько дней не ел? – деловито осведомилась бабка.

Патрик пожал плечами. У него не было сил вспоминать и подсчитывать. Хотелось только сидеть вот так, не двигаясь, и ни о чем не думать. Вернее, нет, не хотелось – совсем ничего не хотелось. Даже спать.

Старуха отошла к печи, потом сунула ему ломоть хлеба и кружку молока.

– Ешь, только не жадничай. Потом еще дам.

Вяло и нехотя принц сжевал половину горбушки и остановился.

– Ей… оставлю? – он мотнул головой в сторону лежанки.

– У меня еще есть, - успокоила бабка. – Ешь… И ложись давай, вон рядом с подружкой. А мундир сними, заштопаю… не скраду, не бойся. Батюшки, да у тебя и рубахи нет. На вот, надень мою… для сна сойдет тебе.

Проснулся Патрик поздним вечером. В комнате полутемно, топится печь, и по стенам пляшут красные отсветы огня. Старуха возится у печи, бормоча про себя что-то, переливает из горшка в горшок варево с горьковатым запахом. Он медленно и неторопливо потянулся. Господи, хорошо-то как! Можно лежать… ни тебе окриков охраны, ни натянутого, как струна, ощущения опасности. Отчего-то верилось, что в хижине этой – убогой, закопченной, на ладан дышащей – их никто не найдет и не увидит.

– Проснулся? – спросила бабка, не поворачивая головы. – Совсем выспался или еще будешь?

Патрик подумал. Сел, осторожно спустил ноги с лежанки. Голова кружилась, внутри все дрожало от слабости и голода, но чувствовал он себя намного лучше.

– Не знаю пока… Сколько я спал?

– Да почти сутки. Со вчерашней ночи, а сейчас опять вечер. Есть хочешь?

– Очень.

– Ну, тогда так – сейчас покормлю тебя, а там поглядишь, может, еще ляжешь. Девочка-то спит еще?

Принц оглянулся. Вета даже не пошевелилась, когда он встал. Лицо ее было спокойным, дыхание – ровным.

– Спит.

– Ну и ладно. Она ничего, отойдет… устала сильно, да оголодала, да хворая немного – кашляет вон как. Я думала, и ты проспишь до утра, а ты, видать, покрепче оказался. Если хочешь умыться или по нужде – рукомойник в сенях, нужник под любой сосной.

– Ага, - пробормотал Патрик, выскакивая за дверь.

Когда он вернулся, на столе стоял закопченный чугунок, из которого торчала одинокая

ложка.

– Мяса нет у меня, - извинилась бабка, - похлебка постная. Не обессудь. А хлеб свежий, нынче пекла. Как раз вчера мне муки принесли в отдарок. И молоко… козу только что подоила. Лучину зажечь или так сойдет? Свечей нету у меня.

– Сойдет и так, - Патрик зачерпнул в чугунке ложкой.

Суп оказался горячим и душистым. Патрик проглотил похлебку, даже не особенно разбираясь, на что это похоже. Пока он ел, бабка опустилась на табурет напротив и, подперев ладонью щеку, смотрела на него.

– Тебя как зовут-то? – спросила она.

Принц помедлил, облизывая ложку.

– Патрик, - сказал он, наконец. – А вы кто?

– Хая, - сообщила бабка. – Родители так назвали, а ты зови как хочешь, - бабушкой там или просто по имени, твое дело. Знахарка я, ведунья по-нашему. В глуши потому живу, что спокойнее тут. Травами ведаю, людей лечу из окрестных деревень, скотину когда пользую, роды принимаю. Ты не бойся, не ведьма я, не съем вас.

– Да я и не боюсь. Спасибо, суп такой вкусный.

– Ну и ладно, вкусный - дак на здоровье. А подружку твою как величать?

– Вета, - так же после паузы отозвался Патрик. Он не решил еще, стоит ли доверять этой странной старухе, которая, ни о чем не спрашивая, приютила их, но понимал, что хоть что-то отвечать все равно придется.

Хая неожиданно цепким взглядом окинула его с головы до ног.

– Хм… вот, значит, ты какой. А по виду и не скажешь, что король… простой вовсе.

– О чем это вы? – попробовал прикинуться непонимающим Патрик, но бабка фыркнула:

– А то сам не знаешь! Из тебя простой солдат, как из меня знатная дама – вон кости-то у тебя какие тонкие, да манеры обходительные, да и красивый ты. Думаешь, если я в глуши живу, так и не знаю ничего? У нас тут деревня в трех часах пути. Что сторожишься - правильно делаешь. Ищут вас. По всем деревням гонцы кричали - награду обещали за твою голову. Правда, говорили, вас двое мужчин было. Заговорщики, мол, беглые каторжники. Так, что ли?

– Так, - тяжело ответил Патрик.

– Да один, говорили, еще и не простой, а королевский сын. А мне одно с другим сложить не трудно, тем более, что… - она, протянув узловатую руку, коснулась его сбитого, незажившего запястья, - видно все, как на ладони. Да пока ты спал, я рубаху-то на тебе подняла да посмотрела – вот она, примета твоя на спине, с головой выдает. Все, как и сказано, - родинка в виде креста. Да и… - бабка помедлила, - давно я знала, что вы придете.

– Откуда?

– Сорока на хвосте принесла. У меня, парень, свои способы новости узнавать. Мне все звери лесные – братья родные, а птицы сестрами слывут да вести несут. Что, будешь отпираться?

Патрик вскинул глаза.

– Не буду, – очень спокойно проговорил он. – И что же теперь? Выдадите нас?

– Зачем же, - так же спокойно ответила Хая. – Не сверкай глазами, не выдам. Какая мне корысть вас сдавать? Золото, что за ваши головы обещано, мне без надобности – со зверями да птицами я им не рассчитаюсь, а люди мне и без того несут все, что надо. За что осудили тебя – спрашивать не буду, по деревням достаточно болтают. Если правда это – зачтется тебе перед Богом, а прочее на твоей совести. Мне до того дела нет, для меня – все люди, все человеки, всем помочь можно. Так что меня вам не опасаться. А вот просьбу мою… - она снова помедлила, - просьбу одну ты за это выполнишь.