Сказка о принце. Книга вторая
Шрифт:
И уже войдя в сени теткиного домика, Жан понял, что Господь его молитвы явно услышал: Жаклина, выскочившая ему навстречу с ведром в руке, вид имела озабоченный, но явно обрадованный. Жан замер. К добру или к худу? Что скажет она ему сейчас?
А тетка Жаклина, поблескивая глазами, сунула ему ведро и приказала:
– Иди-ка, милый, воды принеси. Да поживее, мне некогда. – И улыбнулась: - Твой-то найденыш…. очнулся ведь. Теперь, Бог даст, выживет. Я уж и не надеялась...
– Когда? – шепотом спросил Жан, сжимая
– Третьего дня в себя пришел. И имя назвал. А кто такой, не сказал… ну да все лучше - не как собаку кликать.
– Какое имя-то? – спросил Жан, неизвестно на что надеясь.
Тетка оглянулась.
– Патрик, - почему-то шепотом проговорила она.
Жан почувствовал, как что-то оборвалось внутри. На что надеялся? На чудо? На то, что тот, кого он вытащил из могилы, окажется кем-то другим? Что ничего не вспомнит, очнувшись? Вот тебе новая забота, солдат, - думай теперь, как объяснять… а, собственно, и объяснять-то нечего.
– Ну… и как? – тоже шепотом спросил Вельен. – Как он вообще?
– Теперь ничего… - тетка перекрестилась. – Теперь, даст Бог, выживет.
– С ним… - Жан помялся, - поговорить можно?
– Зачем тебе? Ну, коли хочешь, иди, только немного, слабый он сильно… Эй, погоди, воды мне сперва, воды принеси!
Как он дошел до колодца, Жан не помнил. Вернувшись, сунул тетке ведро – та тут же перелила воду в котел и поставила греться – и, осторожно ступая большими ногами, подошел к горнице, тихонько заглянул за занавеску.
И поежился.
Огромные, обведенные черными кругами запавшие глаза смотрели на него. Пристально смотрели, жестко. Настороженно.
Жан вошел, осторожно присел на край лавки.
– Очнулись?
Не мог он, не получалось говорить лежащему перед ним беспомощному, едва живому человеку «ты». Сразу было видно, кто тут для чего рожден – даже если б не знал, кто он, даже если б не слышал своими ушами – сначала тот приказ, а потом боязливые разговоры между теми, кто там был.
– Очнулись, ваша милость? – Жан тронул загрубевшей ладонью забинтованную руку лежащего. – Теперь на поправку пойдете.
– Я тебя… помню, - проговорил Патрик едва слышно. – Лица… не видел… голос помню.
Жан опустил голову. Чего тянуть-то, лучше сразу поставить все точки.
– А коли помните, так поймете, - он умоляюще взглянул Патрику в глаза. – Не своей мы волей. Простите уж.
– Зачем… вытащил? – Патрик все так же пристально смотрел на него.
– Не по-человечески было, - шепотом ответил Жан. – Не мог оставить…
– Где я?
Жан осторожно оглянулся. Там, сзади было тихо – не то вышла тетка, не то затаилась, чтобы им не мешать.
– У тетки моей, - прошептал он. – Не тревожьтесь, ваша милость, не выдам. Подлечитесь, а там видно будет, что да как.
– Вета… где? – Патрик прикрыл глаза, преодолевая
– Кто? – не понял солдат.
– Там… в доме… девушка была. Где?
– Не было там никого, - покачал головой Жан. – Мы ее ждали, но дом пустой был.
– Не… врешь?
– Да ей-Богу, пустой, - Жан быстро перекрестился.
– Значит… ушла, - Патрик едва слышно выдохнул.
– Кто?
– Не… важно. Сколько я… тут?
– Да почитай, две недели. Вас уже и не ищут, кончено. – Жан опять боязливо оглянулся и зашептал: - Вас, ваша милость, похоронить приказано было. Мы с Леграном вдвоем остались… могилу уже вырыли. Да тут увидели, что вы… ну, не совсем. Я Леграна молчать уговорил… мы яму пустую засыпали, а вас я сюда отволок. Это тетка моя, Жаклина. Она травы знает, ничего, взяла. Вы, главное, лежите и молчите. Я ей сказал, что вас в канаве нашел – мол, разбойники на благородного напали, ограбили да бросили. Только не верит она мне – говорит, мол, каторжник беглый… да боится, как бы вас не нашли тут да не донесли на нее.
– Беглый… - Патрик едва слышно застонал… нет, понял Жан, засмеялся. – Верно…
– Но вы не бойтесь, ваша милость. Поправляйтесь скорее… а потом видно будет.
Серые глаза чуть потеплели.
– Спасибо… тебе…
Жан отмахнулся.
– Сначала на ноги встаньте, потом спасибо. Только, прошу вас, молчите, кто вы есть такой. Мы ведь тоже жить хотим. Молчите, Богом прошу!
Патрик еле заметно улыбнулся... И эта короткая улыбка оплатила рядовому, нарушившему приказ, все недавние дни.
* * *
Потом Жан целую неделю понять не мог: почему он такой счастливый, что за радость такая случилась, что он то и дело улыбается, как последний дурак, и половины обращенных к нему вопросов не слышит вовсе или отвечает невпопад. В полку уже подначивать стали: влюбился Вельен, на свадьбу намекать начали, на выпивку раскручивать по случаю мальчишника. Вельен не слышал. И только когда поймал брошенный на него взгляд Леграна, оценивающий, нехороший такой взгляд, очнулся и охнул про себя. А ну, неровен час, догадается кто?
О чем догадается, дурак? О том, что ты рад до смерти за чужого, в сущности, человека? О том, что тоненькая ниточка едва не оборванной тобой жизни выдержала, не разорвалась? Ну так это тебе на небесах зачтется, а здесь не ровен час узнает кто… спрячь свою улыбку и не смей мечтать на ходу, если себя и тетку сгубить не хочешь.
А этот принц-каторжник, приемыш-то их, все прочнее утверждался среди живых. И когда Жан в очередной раз пришел домой, он уже мог говорить, пусть недолго, пусть быстро уставал, но все-таки… И уже понятно стало: теперь точно выживет, лицо стало не таким мертвенно-восковым, и не таким тяжелым казалось дыхание.