Сказка под кровавой луной
Шрифт:
Наконец, священник заплакал. Его плечи нервозно и неритмично дергались под черной тканою сутаны, а лицо скрылось под морщинистыми ладонями. Оборотень почувствовал прикосновение: это был Кот. Он всем видом показывал, что следует отойти в сторону и поговорить.
– У меня есть теория, - прошептал он так, чтобы священник его не слышал. Напрасный труд: его вой заполнил всё пространство перед алтарем. – Смотри. Грачи – это птицы ритуала, а Геката покровительствовала тайным знаниям, всякой оккультной мерзости и таинствам. Отсюда я делаю вывод, что её сын – это плод черной магии. И это косвенно подтверждается тем, что во времена Инквизиции упоминания об Охоте почти исчезли. Исчезли потому, что «псы господни» всё-таки хорошо знали своё ремесло и жалости не ведали. А сейчас Охота вернулась. Потому что снова
Всю деликатностьрыданий отца Казимира и таинство беседы Волка и Кота прервал звонкий смех. Явно девичий. Он раздавался из одной из исповедален. Кот схватился за свою трость, поправил очки, под которыми тут же загорелись изумруды звериных глаз, и жестом отправил Волка к священнику: охраняй, я разберусь.
По мере приближения смех становился все громче, надрывнее, истеричнее. В какой-то момент он сменился сначала истеричными криками, а потом и вовсе криками пытаемой жертвы. Даже Кота, страшного многовекового демона, обуял страх перед тем, что ждет его в исповедальне. Резким движением он распахнул дверцу, и сразу же наотмашь ударил тростью. На пол упал оглушенный грач. Но то, что было в исповедальне, интересовало Баюна намного больше.
Голов девушки. Блондинка. Глаза выколоты, а длинные волосы обмотаны вокруг обрубка шеи. А в крышку черепа вколочена пара рогов, на которую водрузили уже знакомую ему мятую корону.
– Э… Волк. Мы снова в полномдерьме.
========== Поговорим о живописи ==========
Институт действительно умирал. Если раньше громада здания нависала над историческим центром города на уровне храмов и стремилась куда-то в небеса, словно бы надеясь на энтузиазме населяющих её светлых умов покорить небесную твердь, но сейчас это всё еще величественное строение вызывало другие желания и ассоциации. Сейчас, спустя почти двести лет, нижние этажи скрылись за кронами ясеней и тополей, а выдающиеся вверх башни административного корпуса и библиотеки казались спрятанными в глубине леса. Как замок спящей красавицы или дворец старого волшебника, который всё еще ждет появления своего избранного, но, кажется, уже утратил всякую надежду. В дождливые дни, когда загорались окна рабочих кабинетов, становились все более понятными масштабы упадка. В такие минуты Виктору хотелось подойти к старым и местами облупившимся стенам, провести по ним ладонью и пообещать, не зданию, так себе, что еще не все кончено, что всегда есть свет, на который можно идти. Но эти стены уже утратили всякую надежду. Да и у молодого человека в такие минуты её было немного.
Но сегодня сияло солнце. Неплохо для возможно последнего дня в истории их городка. Юноша пытался натянуть на лицо серьезное выражение, но взявшаяся непонятно откуда легкость и летящая походка не располагали, и сейчас он улыбался самой легкой улыбкой, на которую способен человек, знающий, что сегодня наступит Апокалипсис. Массивная дверь из дерева и стекла легко и бесшумно двинулась под его рукой. Он не помнил, как пролетел проходную, не помнил, кого встретил и с кем поздоровался. Отражающееся от плиточного пола солнце било в глаза, отчего легкая улыбка насмешливый прищур становились слегка карикатурными, но оттого не менее счастливыми.
А еще у них были доспехи: по паре старых рыцарских турнирных доспехов с алебардами в руках и мечами на поясах, они стояли в холле каждого этажа, двое охраняли вход в библиотеку, и по одному возле каждой кафедры. Помятые в боях, пробитые и кое-где почерневшие, сегодня они у парня вызывали самые мрачные воспоминания о том, что случилось ночью. А опущенные забрала заставляли его ускорить шаг, потому что то и дело казалось, что из-под них за ними наблюдает пара глаз, и непременно птичьих. Даже если он выйдет и всё закончится хорошо, до конца своих дней он будет бояться птиц. Особенно этих черных насмешников.
К тому моменту он уже достиг нужной аудитории. И был неприятно удивлен тем, что студентов становилось всё меньше и меньше: сейчас за столами сидело человек десять, не больше. Профессор Белорецкий сейчас все больше напоминал какого-то чародея-наставника. Наверное,
– Дворкович, вы самое самовлюбленное, бездарное, кислое и никчемное существо, какое я встречал на своем веку! Я не против того, чтобы студент брал информацию, но ты, дубина стоеросовая, даже не додумался всё к единому стилю и формату свести! Скажи, ты пришел на журналистику только для того, чтобы от армии откосить? Ну так поздравляю, откосил! Ты у меня научишься писать! Я твое раздутое эго буду долбать железным колом до тех пор, пока у тебя изо всех щелей кефир не польется! Если ты выживешь у меня на занятии, если выберешься из этого треклятого здания, то за тобой будут охотиться так, словно тычёртов Иисус от писательского ремесла! Или единорог! Но этого не будет, потому что ты никчемное, ленивое и самовлюбленное одноклеточное, которое даже не может статью в Википедии проверить на выдержанность стиля! Нет, ты будешь писать каждую неделю специально для меня по пятнадцать тысяч слов! Пятнадцать! И если будет хотя бы на дно меньше, я гарантирую, что твоя шевелюра уже в следующем сентябре будет ненамного длиннее чем у мнущегося сейчас в дверях Виктора! Да, садитесь, молодой человек, вы ничего не пропустили, мы тратили время на этот бесполезный кусок живой материи. Вон с глаз моих! А теперь продолжим разговор о птицах в мифологии…
Виктор его не слушал. Повинуясь какому-то импульсу, он достал карандаш и в полном забытьи начал рисовать. Вот рога, вот занесенное ужасное оружие, вот олений череп, вот корона… Его рисунку не хватало динамики и некоторой четкости линий, но узнать на них короля вполне можно было. Выглядел он скорее как китайская игрушка, но его это не волновало.
– … а он богах Египта в птичьими обличьями поговорим на следующей неделе. Можете быть свободны.
Когда все уже вышли, Виктор неуверенным шагом приблизился к профессору. Он пока даже не знал, что будет говорить, но Белорецкий, похоже, не обращал на него внимания.Он заполнял журнал посещаемости занятий, и количество минусов напротив имен его, похоже, нисколько не удручало .
– Э… Андрей Яковлевич?
– Виктор, если вы
будете так начинать каждое свое интервью, вам карьеры не сделать. Что вам нужно?
– Вы не могли взглянуть
на… - он протянул рисунок. Белорецкий принял его, всё еще не поднимая головы.
– И доводите фразы до конца, а
то кажется, что у вас деменция, да и выглядит ужасно.
Виктор хотел было сказать, что еще недавно у него был тот, кто договаривал за него до конца, понимая его, как никто другой, но сдержался. Зачем кому-то знать?
– Ну, рисунку на мой скромный дилетантский взгляд не хватает динамики, да и качество штриховки хромает. Но талант у рисовавшего определенно есть… - начал профессор. Виктор по насмешливому взгляду профессора понял, что тот прекрасно понимает, чего от него хотят, но решил поиздеваться над сгорающим от любопытства желторотиком. А Виктор действительно начинал кипятиться. Наконец, Белорецкий уже с добродушным басовитым смехом перешел к делу: - Это похоже на Короля Дикой Охоты, только в его древнегреческой вариации. Тайный сын богини Гекаты, решивший свергнуть Аида и пришивший себе оленью голову. Однако мальчишка не рассчитал своих усилий и был убит богом мертвых. Геката взмолилась о пощаде для своего сына, и Аид то ли в насмешку, то ли из своего извращенного чувства милосердия сделал его первым Всадником Охоты. Он начал собирать себе слуг, похожих на мраморные статуи, и терроризировать греческие города и веси, воруя детей и порой просто проносясь с диким гиканьем в небесах в окружении стаи грачей. В средневековье на смену этому мифу пришел миф об охотничьей сваре Одина, а этот остался в небытие… А зачем он вам?