Сказка в дом стучится

Горышина Ольга

— Выбирай!

— Дай мне юбку и кофту. И что-то тёплое сверху.

— А снизу ничего не надо?

— Дай колготки.

Как две дуры-школьницы, блин. Ну что за человек!

— Возьми этот халатик. Пижамы у меня нет.

— Перебьюсь без пижамы!

И без прищуренных накрашенных глаз. Мне тоже нужно умыться. И почистить зубы.

— Твоя щётка так и лежит в стаканчике. Знали, что снова понадобится…

Я не стала отвечать. Скинула одежду себе на кровать. Повесила на стул платье и нацепила на голое тело шелковый пеньюар.

Затянуть пояс потуже и молчать. Холодная вода сделала свое дело — я протрезвела и проснулась. В душ не пошла. Завтра с утра. Вместе с головой. Сейчас я ещё буду впадать и в жар, и в озноб.

— Спокойной ночи! — улыбнулась Марианна из дверей.

— И тебе.

Я честно учила текст, когда Лешка начал посылать мне сообщения одно за другим. Нет, когда в квартире нет бабы, мужики сходят с ума. Потом пригласил в видеочат. Пришлось спуститься в гостиную и закрыть двери. А потом наматывать по ковру круги, представляя его сценой. Отключилась я от Лешки уже в половине первого, выжатая, как лимон, но, кажется, готовая к завтрашнему или уже сегодняшнему дню.

— Фу…

Выдохнув, я почувствовала во рту невыносимую сухость. Баронесса в который раз недовольно подняла на меня морду, а потом и все тело.

— Бусь, я не тебе. Спи! Я только за чаем на кухню и тоже спать. Со мной идешь?

Шла? Переваливалась с лапы на лапу. Я, правда, тоже, даже босиком, репетировала сейчас походку моряка. Ну, а чего я хотела после вечера на каблуках. Ну, точно не полуночного чаепития с Терёхиным. Ведь обещал же уйти спать!

Глава 52 "Марш голодных собак"

— Я уже два раза чайник грел…

И в третий собрался. Все еще в рубашке, но хоть без галстука. Остался ко мне спиной. Сгорбился, найдя в столешнице опору.

— Все выучила? — спросил, не обернувшись.

— Раз десять пробежали текст. Что-то запомнила. Узнаю завтра.

— Так во сколько выезжать надо?

— У нас теперь есть лишний час. Мне там нужно быть в десять с копейками.

Валера снял с базы чайник и вернулся к столу, на котором стояли две чашки с заваркой.

— А если бы я не зашла на кухню, так бы и сидел до утра? — спросила я под звон бубенчиков.

Это Баронесса тыкалась носом в пустую миску — медальки на ошейнике выстукивали марш голодных собак.

— Я бы зашел в гостиную. Нам все равно туда идти. За коньяком. В чай. К чаю ты ведь ничего не хочешь? Я не тебя спрашиваю! — это он отодвинул от стола собаку. — Тебя велено морить голодом. Ночами так уж точно.

Я не сдержала улыбку, наблюдая за тем, как бедное животное пускает на хозяина слюни.

— Дай ей что-нибудь. Она что, зря пришла на кухню?

— Она у нас особенная, да? Я вот тоже пришел на кухню. Мне что-нибудь разве перепадет за это?

Я выдержала взгляд.

— Посмотри в холодильнике — может, что-то и найдешь…

— Я уже нашел, что искал…

Я опустила

глаза и наткнулась на свою грудь — полуобнаженную. Господи — надеюсь, в камере я была все же одетой!

— Не прячь… — почти что простонал Терёхин, когда я запахнула халат под самым горлом. — Дай хоть посмотреть, раз потрогать не даешь.

Я опустила руки по швам, но поясок не ослабила. Под ним у меня совсем тонкая полоска защитной ткани. От кого защищаюсь? От себя, по всей видимости…

Валера подхватил обе чашки.

— Выключи свет.

Я выключила, лишь только он миновал меня. Собака доковыляла до дверей уже в темноте. У меня тоже черно перед глазами — от его белой спины.

— Закрой дверь. До щелчка.

Я впустила собаку в гостиную и исполнила просьбу. Баронесса обреченно вскарабкалась в кресло, когда Валера оттолкнул ее от дивана. Я села на самый краешек, под горящую лампу. От ее тепла запылала щека, а, может, совсем от другого, заполнившего весь живот. Я спешно отхлебнула чая, чтобы горела заодно и грудь. Заодно и от чая.

— В рюмки или прямо в чашку?

Валера завис над журнальным столиком с бутылкой.

— Валера, тебе за руль, а мне — на сцену.

— Так не прямо ж сейчас. Ну… Ты разве сейчас уснешь? Я без коньяка точно не усну. И вот тогда мне за руль лучше будет не садиться. А на сцену, как говорят, трезвыми и не выходят…

— Дураки говорят… Там такой адреналин, что коньяк отдыхает… Совсем чуть-чуть… — сказала, когда он поднес горлышко бутылки к краю моей чашки. — А себе тем более…

— Что, тем более? Кого я спаиваю: тебя или себя? Я хочу, чтобы ты расслабилась. Пожалуйста… Я все равно буду громче всех аплодировать, даже если ты все слова на фиг забудешь. Особенно, если забудешь. Я-то знаю, что Але Сказочнице лучше пить, чем говорить…

Он смотрел на меня… Вернее в меня — туда, где сходились и расходились полы шелкового халатика.

— Убери коньяк, — прорычала я, когда бутылка коснулась поверхности журнального столика.

Валера подчинился и вернул коньяк в бар. А я тем временем затянула поясок потуже. Валера сел рядом и, как в ту первую ночь, закинул мне за голову руку… Нет, тогда он не выключал свет. Света тогда просто не было.

— Чтоб никто не догадался, чем мы тут занимаемся. Стеклянные двери придумали родители, чтобы подглядывать за детьми. Они не подумали, что однажды им самим захочется спрятаться от детей.

Пока я пряталась от него в чае. Как еще недавно в стакане с виски. Господи… Неделя не минула, а я… А мы… А все… Да как так получилось-то?

— Ну, даже не чокнешься со мной? А, кнопка?

И умудрился коснуться дном своей чашки моего носа, и только потом того, что я держала в руках.

— За спектакль!

Кошачья улыбка. Получай такую же в ответ.

— Мой или наш?

— Наш, конечно. В твоем я не сомневаюсь. Ты — профессиональная актриса, а я так — самоучка.

— Я — кукольница…