Сказки балерин-прим
Шрифт:
Он вышел из Театра, подставил сморщенный гриб лица под струи кислотного дождя, ощущал, как медленно сходят омертвевшие слои кожи, приятно зудит новая розовая кожица - залог успеха у балерин.
– Я не знаю соблазнов, потому что у меня душа - хрустальный фужер!
Прима-балерина - влажная, распаренная шампанским - на пуантах выбежала за благодетелем, поцеловала ему морщинистую ветвистую руку, боялась, что хореограф бросит её в океане житейских обид, а он - компас.
Вышли в скверик перед Большим Театром, и - когда прима-балерина уверилась, что потеряла своё
Альфонс в отчаянии снизу вверх дул под юбки проходящих девушек (они не замечали мужчину под ногами, видели лишь свои цели с Принцами на Белых Конях), тяжело дышал и шептал из ранних сочинений Аристотеля:
– Надеялся, что прима-балерины постригут меня в монахи, или просто обреют налысо - по французскому обычаю.
Но не понимают ничего, кроме поднятия выше головы ноги.
– Альфонс увидел старого хореографа, с ним - седьмую прима-балерину и договорил с неожиданной тоскливой страстью палача из Вашингтона.
– Не пора ли мне сейчас оглянуться на зад миллионерши, заново переосмыслить свою жизнь, где прима-балерины - обуза, бабы в крестьянской телеге, а работящие торговки - клад?
– вдруг, расплакался, вскочил - не заметил подзатыльник от студентки китаянки, побежал свататься к миллионерше.
Седьмая прима-балерина - свободная, как негр в штате Линкольн - добежала до фургона, обошла его со всех сторон, смотрела в окна на взволнованный подружек в машине, округляла глаза и попеременно поднимала ножки выше головы - знак уважения к американскому автомобилестроению.
– Спонсор! Режиссер! Хореограф с отвисшими бубенцами, тьма в ваших причиндалах!
– девушка протягивала руки к художественному руководителю, волнительно изгибалась, подгоняла дряхлого хореографа.
– В окошко автомобиля заглядываю, вижу шесть своих и ваших подружек - прима-балерины без трусов: бзырятся, волнуются, словно их приковали золотыми цепями к серебряному быку.
Но, может быть, лукавый шалит с моим зрением - так смешной щеночек играет с арбузной коркой?
Чёрт посадил свиней в фургон, а мне на очи накинул прозрачную пелену невесты главного буржуя, и - сквозь розовую дымку - я вижу не свиней, а - подружек, агрессивных, с дурно вздёрнутыми носиками.
– АХ! Паровоз мимо промчится - не взгляну на паровоз, потому что нашёл свои игрушки - потерянных прима-балерин!
– хореограф прислонил нос к стеклу окошка фургона (синий нос испугал девушек в машине, они завизжали, тыкали пальчиками в стекло, рассуждали - нос или слива на лице режиссера); недоумение девушек убедило старого подслеповатого хореографа.
– Да, глупенькие прима-балерины с кроткими личиками, на которых написана решимость - воспитать семью енотов.
Хореограф отправил прима-балерину к МЧСникам за автогеном и рабами - чтобы вскрыть фургон альфонса.
Пришли молдавские гастарбайтеры, долго торговались с режиссером, довели его до очередного инфаркта, и - когда ударили по рукам в знак согласия - хореограф с ужасом понял, что красивые гибкие молдавские парни в первый раз видят резак по металлу, лишь кланяются подобострастно
Из последних сил хореограф выхватил резак, передал дорого оплачиваемому украинскому парню, но умелец - в плечах горы Карпаты, в улыбке - Солнце в бокале.
Украинский рабочий срезал замок с двери, распахнул дверку фургона и жестом пригласил прима-балерин на выход, к свету, а новым балетным свершениям.
Показалась первая прима-балерина - в своей влажной красе и всеохватывающем танце.
– Чуть не околела в машине! ФУЙ! Не моя БМВ с кондиционером и цветочками на приборе управления, а в каждом цветочке зреет мак опиум!
– прима-балерина легко подняла ножку выше головы, помахала ножкой покрасневшему рабочему - строителю коптилен для рыбы.
Следом выскочили другие прима-балерины, одаривали друг дружку мимолетными павлиньими прикосновениями, дули в нос украинского резателя металла, целовали хореографа в мочки ушей, массировали языками его многострадальный язык поедателя устриц.
Все прима-балерины слегка помяты, истисканы, потому что альфонс Волков - в стремлении получить бесплатно (и побольше!) - излапал девушек, измял их белые груди, но честь не запятнал, потому что честь девушки - не в теле, а в поведении и моральной устойчивости.
То-то радость наступила возле Красной площади и мавзолея В.И. Ленина.
Прима-балерины подластивались к обветшалому хореографу, позировали под камерами японских собирателей жемчуга, плясали обнаженные возле Лобного места (спутали с местом для подстригания лобков).
Режиссер улыбался, сопел в дудочку, щипал содержанок, а затем - когда устали дрожащие руки - приказал, словно гору клювом аиста долбил:
– Ступайте по стройкам, обольщайте - танцами и поднятыми выше головы ножками - самых страшных и чумазых гастарбайтеров, по которым могильная плита плачет.
Приведите их с камнями и завлеките в фургон альфонса; не сейф автомашина, но и гастарбайтеры - не деньги!
Семеро прима-балериночек успешно выступали перед разнеженными рабочими, привели группу бездельников и затолкали в автомашину альфонса, сколько влезло.
Рабочие думали, что их повезут в Лондон, поэтому ужимались, втискивались телами друг в друга, шептали яростно в потном тумане близости:
"Тело изменит, а душа останется чистой!"
Вскоре пришел разъярённый альфонс, ругал и проклинал богатую вдову (она нашла другого альфонса и купает его в золотой ванной Римского-Корсакова).
Всю злость и неполноценность альфонс решил выместить на пленных рабынях прима-балеринах без трусов (так полицейский палач - от которого ушла жена к торговцу мороженным, Олимпийскому чемпиону по керлингу - избивает студентку-продавщицу марихуаны).
Альфонс сбегал к продавцу мороженого, выпил с ним водки "Гжелка", набрал в банку льда для сохранения донорских органов, и - с мясницким ножом в зубах (Ремба! Истинный Ремба - с медалью Конгресса США) влез в свой фургон.
Надеялся освежевать прима-балерин, вырезал бы их органы, заморозил и переправил в Турцию на продажу богатым хлебопёкам.